Космический роман. Сирота и гендиректор - Наталья Александровна Буланова

Фух! Погнали.

Я открыла первую страницу и стала читать, погружаясь в дело все глубже. Мне приходилось переводить все про себя с официально-делового стиля на разговорный, плюясь от канцеляризмов.

Это было внутреннее расследование «Космостроя» о нарушении кодекса компании и законодательства Рантара. Чем больше я читала, тем сильнее меня начинало трясти.

Сид был невероятно талантлив. В выдержках из личного дела приводились его заслуги: проектирование космолетов «Космо-5», «Эра-7000», «Венза-88», «Ликардиум».

Все эти названия были на слуху во всей галактике.

Теперь мне не казалось случайностью то, что я выбрала своей профессией проектирование кораблей. Сказались ли гены?

Как бы сложились наши отношения с Сидом, если бы мы выросли вместе? Дружили бы мы? Проектировали бы вместе?

Я даже сделала паузу, на минуту предаваясь фантазиям, пока не напомнила себе, что этого никогда не случится. В прошлом я не была нужна своей семье, не нужна в настоящем, не буду нужна и в будущем.

Ах нет, нужна. Только для того, чтобы спасти Сида.

Я стала читать дальше. В деле рассказывалось о том, что каждый следующий проект был коммерчески успешней предыдущего. Но особенно меня удивило, что Сид был акционером «Космостроя». Двадцать один процент акций принадлежал именно ему.

Мне вспомнились слова Михаэля Лисчу, моего биологического отца. В ресторане космопорта он кричал Картеру, что тот доил и подставил своего лучшего инженера. Но ни слова не было про то, что он акционер компании.

Как так?

Ладно, читаю дальше. Может, пойму.

Ага, вот тут переходят к самому главному – преступлению. И чем больше я читала, тем сильнее ощущала холод в районе затылка. Не оттого, что это суперужасно или жестоко, а оттого, как каждый инженер-конструктор близок к такому, если обладает властью.

Второй тестовый запуск «Эры-7000» должен был проходить с животными седьмого сентября в час дня. Шестого же сентября в восемь тридцать утра по местному времени ворота ангара восемь открыли по пропуску акционера Сида Лисчу.

Восемь человек из команды инженеров, включая моего брата, поднялись на борт. Но «Эра-7000» не взлетела. Произошло задымление. Выжили двое: Катрин Дуо и Сид Лисчу. Остальные задохнулись.

На этом месте я сжала документ до мятых листов. Как инженер-конструктор я понимала желание брата попробовать первым из живых. Как человек я осознала масштаб его преступления.

Это правда страшно.

Я пролистала бумаги дальше. Тут описывалось судебное заседание и голосование присяжных, на котором Сида Лисчу признали виновным двенадцать из двенадцати заседателей и он был приговорен к смертной казни путем расщепления на атомы.

И тут я тоже понимала почему. Он превысил должностные полномочия, перешагнул через правила техники безопасности и погубил шесть жизней. Без него команда бы не отправилась на борт.

В конце документа было описано отдельное заседание по распределению акций Сида Лисчу среди семей жертв происшествия и пострадавшей.

Я перелистнула последнюю страницу и уставилась в пространство. На душе было тяжело.

Мне хотелось поговорить о брате с Картером, но было поздно.

Я смотрела на лица прохожих. Радостные, задумчивые, грустные и нервные – все они были такие разные, но ни с одним из них я не ощущала близости.

В этом мире у меня были родственники, но они были от меня дальше этих людей. И даже если бы я захотела наладить отношения, брата скоро не станет, а отец… отец думает только о брате. О матери совершенно ничего не известно.

Но я была благодарна Картеру и за эту толику информации. На обратной стороне документа карандашом был написан адрес, где содержался Сид Лисчу, и дата его расщепления на атомы.

Уже через неделю!

Мне внезапно захотелось увидеться с ним. Импульсивно я достала коммуникатор, набрала в поисковике адрес и написала запрос в центр заключения о посещении. В графе «Кем являетесь заключенному» написала «сестра».

И сердце сжалось.

Я дочь. Я сестра.

И все равно это не я, потому что так только номинально. От этого было очень больно. Очень.

Может, разговор с братом сложится? Но знает ли он про меня?

В душе крепла уверенность в том, что мне просто необходимо с ним встретиться.

Я посидела несколько минут, представляя разные варианты того, как мы увидимся. От сценария катастрофы, когда Сид посмотрит на меня как на ничтожество и скажет, что ненавидит, до слезной сцены воссоединения.

Я всегда так делала. После такого становилось не страшно. Я ощущала, что готова ко всему.

Эта схема не работала только с Картером Вином. Мне было страшно представлять сценарий катастрофы отношений. Слишком больно.

Прошло еще некоторое время, прежде чем я вытащила следующие бумаги.

Но при взгляде на них из глаз тут же потекли слезы.

Это был отчет детективного агентства о моем прошлом. На первой фотографии семья из четырех человек: миловидной блондинки с большими глазами, молодого шатена – Михаэля Лисчу, лет тридцати с небольшим животиком, хмурого мальчишки лет восьми в шортах с подтяжками и яркой футболке и крошки в платьишке, на вид не больше года.

Все, кроме парнишки, улыбались. От фотографии так и веяло теплом и уютом. Эта маленькая крошка – я?

Я дотронулась пальцем до лица мамы. Так вот ты какая…

Брови вразлет, большие глаза, маленький вздернутый нос и веснушки. В глазах замерли искорки смеха.

И отец тут совсем другой. Молодой, с уверенным взглядом и теплой улыбкой. Он руками, словно крыльями, обнимал всю свою семью.

И даже Сид хмурился тут показно, для вида. Он словно хотел выглядеть по-взрослому.

Одна я смело разинула рот, показывая целых два передних резца.

У меня папины брови и цвет волос, мамины глаза и фигура. А нос… Нос не пойму.

Пусть Сид тут и маленький, но мы с ним очень похожи. Очень.

И я росла вместе с этими людьми два года. Так почему… Почему я оказалась в приюте?

Я читала отчет детективного агентства с чувством, что вот-вот словлю перегруз эмоций.

Наша семья жила на Мансоге в теплом городе Базис на берегу водохранилища. И все было хорошо ровно до моего второго дня рождения.

Наша семья взяла лодку в аренду. И во время прогулки я упала за борт. Спасать меня прыгнули оба родителя. Папа меня вытащил из глубины, а вот мама так и не выплыла.

По отчету агентства я поняла, что именно с этого момента жизнь нашей семьи круто изменилась. Папа стал сильно пить, и, по словам соседей, из нашего дома стали часто звучать крики и детский плач.