Царствуй во мне - Наталья Ратобор

на дрова. Шевцов зашел во двор, разыскивая черный вход. Он надеялся застать живым бывшего свекра, Леонида Дмитриевича Колесникова. Грязные отсыревшие стены, заплеванная лестница, окурки на подоконниках, вонь мочи в пролетах. «Мерзость запустения».

Господин Колесников был оттеснен домкомом в отдаленную угловую комнату бывшей своей квартиры. При затухающем свете свечи, закутанный в одеяло, согбенный Леонид Дмитриевич настойчиво протягивал озябшие руки к зыбкому огоньку железной печки-«буржуйки», тщетно пытаясь вобрать хоть немного тепла.

Вздрогнув от стука, он удивился:

– Валерий Валерьянович! Сердечно рад. Не забыли меня, одинокого старика.

– Позволите присесть?

– Пожалуйте на мой спальный топчан, устраивайтесь. Стулья и кресла пошли на обогрев, прошу прощения. Кипятку предложу… А уж угостить нечем, не обессудьте.

– Благодарю покорно, я сам могу предложить немного хлеба и сахара.

– В самом деле? Премного обяжете. Должно, сам Ангел-Хранитель вас ко мне послал. А у меня, знаете ли, второй день маковой росинки во рту не было. А ведь как хлебосолен бывал наш дом. Времена-то настали… Ну, даст Бог, вернутся скоро наши – наведут прежний порядок.

– «Наши»? Кого же вы ждете?

– Спасителей России.

– Белогвардейцев? Леонид Дмитриевич, при всем моем глубоком к вам уважении, дозвольте выразить искреннее несогласие с вашим мнением. Они не могут претендовать на роль спасителей России по той простой причине, что сами приложили усердную руку к раскачке государственного корабля. По сути дела, они уже проиграли – начиная с предательства Государя Императора. Бичует Господь Иудино племя. Теперь нам эту чашу испивать до дна. И красным, и белым, и всем прочим.

– Вы всегда были несколько… э-э… религиозно экзальтированы, Валерий.

– Ну, хорошо. Предположим, что вам это чуждо. Попробуем взяться за предмет с более знакомой вам точки зрения. У белых ясно определяется провал в плане идейной борьбы. В то же время пропаганда и агитация большевиков поставлены удивительно умело, возможно, в результате распоряжения огромными финансовыми средствами. Происхождение оных, между тем, весьма сомнительно. Но сейчас я не об этом. Народ разделен, но большинству населения чужды идеалы белого движения, или, по крайней мере, то, как их представляет себе полуграмотный народ. Беляки в глазах темных народных масс – олицетворение старого порядка и утраты политических свобод, за которые они так рьяно бьются, не имея, конечно, ни малейшего понятия, как ими пользоваться. Яркие и понятные большевистские лозунги находят живой отклик и намертво отпечатываются в непросвещенных головах. Большая масса красноармейцев – идейно монолитны и спаяны. Разумеется, за исключением командного состава, представленного главным образом нами, так называемыми «военспецами», а фактически – бывшими офицерами царской армии, вступившими в РККА. Причины такого поступка у нас различные, но служим мы преданно. В то же время последователи белой гвардии – разношерстный сброд, недовольный режимом большевиков. Вояки всех мастей и сословий, которые имеют самое разное представление о послевоенном устройстве государства и которые непременно передерутся между собой в случае победы. Притом население повсеместно обозлено, политизировано и поголовно заражено бунтарским духом. Лошадь понесла – народ одичал. Вспять это не поворотить. Предводители контрреволюционных движений – фактически сумасшедшие, ставящие себе несбыточные цели. Даже самые благородные и честные живут в иллюзорном мире. И во имя своих утопий обильно проливают кровь. Опять же: где тот декларируемый порядок, провозглашаемый белогвардейскими вождями? На занимаемой ими территории первым делом учиняются грабежи и зверские бессудные расправы над евреями и представителями Советов. Это – порядок? Белое движение поразил вирус ненависти, впрочем, как и все наше общество. Они верят, что запоздалой жестокостью смогут вернуть себе власть и объединить страну! Поразительное скудоумие. Притом они раздроблены, разобщены, у каждой армии свое политическое мировоззрение, свои программы и цели. Каждый хочет непременно главенствовать, отхватить себе самый сдобный кусок пирога власти и полномочий. Вы просто отказываетесь посмотреть в лицо реальности и признать ее.

– А вы каковы?

– И мы сумасшедшие. Нынче все сумасшедшие, без исключения. Направо и налево раздаем смерть – пряниками в ярмарочный день. Россия погрузилась в пучину безумия, умопомешательство затронуло всех и вся. Хаос поглотил недавно процветавшую страну… Да что я говорю… Государства уже нет. Территории! Стремительно разлетающиеся в неумолимом центробежном движении.

– Зачем же вы с ними?

– В большевиках я, по крайней мере, вижу реальную политическую силу и волю, чтобы совершить индустриальную модернизацию страны, а также навести мало-мальский порядок и остановить окончательный распад России. А то скоро нас ждет участь удельных княжеств – будем поглощены иноземцами, только и ждущими воспользоваться русской междоусобицей. В этом году союзнички уже развернули интервенцию через Архангельск; во Владивостоке – американцы и их желтоскулые вассалы; в Бессарабии – румыны; в Средней Азии – англичане. Провозглашать теперь союзником Антанту – то же самое, что приглашать разбойников разграбить свой дом. И потом, я не вижу способа опрокинуть порочную систему сословий иначе как революционным шквалом.

– Но большевики подписали с Германией позорный и убыточный сепаратный мир и утратили значительную территорию империи!

– На данный аргумент мне нечего возразить, кроме как помянуть стратегическую победу при тактическом проигрыше: условия мира с обрушением Германской Империи рассыпались вроде карточного домика. Земли мы теперь собираем воедино. Впрочем, вышеупомянутый мир заставляет меня усомниться в честном происхождении финансовых потоков на развитие революции. Возможно, уступки при заключении мира служили в некотором роде расплатой за снабжение революции деньгами и раскачку строя.

– Вот видите!

– Отмечу, что речь теперь идет не только и не столько о большевиках. Революция всколыхнула державу. Тайфун не остановишь. Каждый теперь выбирает – с простым народом идти до конца или противопоставить себя ему. Есть, разумеется, и те, кто бездействует, соболезнуя себе, либо не желая подпитывать гражданскую войну… Но мало кому удастся остаться в стороне.

– Вы категоричны и вещаете, как на митинге. Да как вы осмеливаетесь говорить подобное? Ведь вы являетесь отпрыском не последнего дворянского рода в Государстве Российском.

– Это не мешает преобладать во мне чувству справедливости.

– И в чем же справедливость?

– Все должны трудиться.

– Все?

– Да, кроме новорожденных, глубоких инвалидов и умирающих. Я, безусловно, признаю роль буржуазной интеллигенции, талантливых русских инженеров и ученых в развитии науки, искусства, образования, технического прогресса, познания истории. Но в высших и средних слоях общества развелось слишком много нахлебников: болтливых и кичливых пустозвонов, тщеславных, суетных, развращенных и развращающих. Много спеси, мало толку.

– Вам хорошо говорить, с вашей деятельной и кипучей натурой. А мне, старику, уже не по плечу сию лямку тянуть.

– Выберите труд по силам.

– А иначе вы приговариваете выбросить меня на помойку истории?

– Зачем такой пафос. Просто жить припеваючи, попросту сотрясая воздух, уже не получится.

– И кто же нас заменит, простите?