Будет жестко - Анна Шварц

обнимающие меня до этого, превращаются в тиски, резко прижав меня к твердому и накачанному телу так, что мне приходится встать на цыпочки. Ах, блин. Я чувствую животом восставшего монстра в его штанах.

У этого человека точно нет никаких моральных ориентиров. Такое чувство, что он может возбудиться совершенно в любых обстоятельствах. С чужим средством гигиены в руке, на девушку, у которой месячные.

— И куда же ты? — интересуется оно. — Я ведь все нашел за тебя, Цветкова.

— Отдай, это неприлично трогать, блин! — издаю я шипение, заводя руки назад и пытаясь нащупать то, что мне надо. Эта скотина просто расслабленно кладет голову мне на плечо, будто бы отдыхая. Я чувствую тепло от его волос, щекочущих мне щеку и шею. И приятный запах. Он не пользуется теми самыми шампунями три-в-одном для мужчин, которые пахнут одинаково на всех. Это какой-то другой запах, очень приятный, необычный. Хочется плюнуть на все и пойти против своих правил — зарыться носом в волосы этого чудовища и подышать. Обхватить его голову и от души вдохнуть.

Господи, если б хоть кто-то из института, или из моих подруг узнал, что этот неприступный тиран, выкладывающий хрен на любые подкаты и попытки его задобрить, домогается до меня каждый день…

— Цветкова. — реагирует он на мои бесплодные попытки нащупать его руки и отобрать свою прокладку. — Я отпущу тебя, только если согласишься пойти со мной в душ. Ты ведь не хочешь опоздать на встречу со своей подругой?

— А ты что, не опаздываешь?

— Ну, я-то могу опоздать. Не страшно будет.

Да что ты? Времени у него не так много, говорит, давай месте в душ.

Я закатываю глаза так, что голова начинает кружиться.

Он хоть чего-нибудь в жизни умеет добиваться без шантажа, лжи, угроз и манипуляций?

Господи. Алена точно обидится и меня сожрет, если я опоздаю. А мне еще нужно набраться сил и зайти в квартиру с теть Ларой, чтобы забрать там леггинсы с футболкой для спортзала. И тампоны тогда уж, раз я иду на тренировку в обтягивающих тонких штанах.

Гори ты, профессор, в аду.

— Хорошо. Отпусти и отвернись, пока я раздеваюсь. — издаю я шипение. Чудовище тут же покладисто разжимает свои тиски, и медленно выпрямляется передо мной во весь свой рост с довольной ухмылкой на своем смазливом лице. Я точно когда-нибудь побью его. — Попробуй только подсмотреть.

— Так и быть. — произносит он, и отворачивается. Я молча сверлю взглядом его спину, а затем аккуратно тянусь к ручке двери. В этот момент монстр поднимает свою руку и кладет ее на дверь.

— Даже не пытайся, Цветкова. С тобой нельзя по-хорошему договариваться? Ты только скажи, я с удовольствием тебя силой склоню ко всему, что задумал.

— У тебя что, глаза на спине? — шикаю я. Нет, у меня точно будет психологическая травма. Боже.

Тяжело вздохнув, спустя пару минут я запихиваю вещи в самый дальний угол и сбегаю в душевую кабину. Стою под теплыми струйками душа, мрачно надеясь, что по ногам у меня не течет ничего, кроме воды. Блин, вообще, почему я так переживаю? Это его проблемы будут, если он что-то увидит. Пусть ужаснется и его хрупкое мужское самообладание разобьется вдребезги. Может, я спасу одну из его будущих девушек, если он еще раз попробует завести отношения. По крайней мере, он не будет к ней лезть в месячные и во время них она передохнет от этого монстра с недотрахом.

Боже, я, кстати, его полностью голым не видела. Наверняка там есть на что посмотреть, и сегодня я смогу это сделать.

Я задумчиво смотрю на запотевшую стену. Что это было и зачем я об этом думаю? Я должна быстрее помыться и свалить.

Я беру какую-то бутылочку темного цвета и кручу в руках. Да, это гель. Затем открываю и выдавливаю на руку, быстро намыливаюсь во всех местах и смываю с себя пену. Пахнет, как рай, если честно. Хочется даже украсть этот флакончик у профессора. В качестве компенсации морального вреда.

В этот момент за спиной открывается дверь душа, а я резко разворачиваюсь и прикрывая глаза ладонью, произношу:

— Все. Я уже помылась. Мне пора бежать.

И пытаюсь подло свалить.

— Да что ты, Цветкова? — слышу я голос этого монстра, Я пытаюсь проскользнуть мимо него, не глядя на его тело, но внезапно его ладонь ложится мне на голую ягодицу. Я думаю, что он сейчас просто сожмет ее, но она опускается ниже, как подлый удав, и в следующий момент я внезапно взлетаю вверх, подхваченная всего лишь одной рукой профессора и прижатая к его телу с разведенными ногами.

— Господи, отпусти! Я уже помылась! — в шоке кричу я, убрав руку от глаз и вцепившись в его плечи. Он шагает в кабинку со мной на руках.

Чертов накачанный монстр! Сердце начинает нервно колотиться от такого.

По его лицу начинают прокладывать дорожки струйки воды. Эта вода разрушает его идеальную прическу и он просто пальцами свободной руки зачесывает мокрые волосы назад. На этой руке я вижу защитную наклейку бежевого цвета по всей длине раны. Вот чего он так долго возился.

— Пусти. У меня же эти дни. — в шоке повторяю я, а он опускает на меня взгляд.

— Боишься, что зальешь меня кровью?

— Не шути, черт побери, так. — мое лицо начинает краснеть.

— Цветкова, не понимаю твоих терзаний. Думаешь, я кровь не видел?

— Хватит говорить об этом. — требую я и закрываю глаза. — Это кровь из разных мест. Ты явно чаще видел другую.

— Какая разница, откуда она? Мне вообще плевать. — почему-то, пока я слушаю его с закрытыми глазами, у меня появляется чувство, что он говорит мне это прямо в губы. Тепло от его дыхания прилипает к ним. А потом я неожиданно ощущаю, как нечто мягкое и влажное облизывает их, и распахиваю в шоке глаза наткнувшись на его взгляд прямо перед собой. Это что? Он лизнул меня?

— Что ты делаешь?

Он задумчиво смотрит в сторону.

— Цветкова, пахнешь моим гелем.

— И что? Моего геля тут нет, я взяла первый попавшийся.

— Просто возбуждает. От тебя так же за километр несло мной после того, как мы впервые переспали. — он усмехается уголком рта, а я моргаю. — Было бы забавно, если бы кто-то кроме меня еще это почувствовал.

Я медленно закрываю рот. Извращенец, не умеющий подбирать слова.

— Может, отпустишь? Тебе мыться будет так неудобно.

Мой первый шок после его такого появления проходит, и с ним немного уходит стеснение. Блядь, я серьезно надеялась,