Когда оживает сердце - Ханна Бейли

– О господи!.. – стонет он.

Я буквально таю от удовольствия. Хорошо, что руки Остина крепко держат меня за талию, иначе я бы рухнула прямо на бетонный пол.

– Вот так, дорогая. А теперь потри немного свой клитор. Ради меня, давай же. Поиграй со своей идеальной киской.

Тяну руку к его рту, он со стоном облизывает мои пальцы, и я опускаю их между ног. Неистовые толчки приближают меня к краю блаженства.

Верный своему слову, Остин грубо и стремительно врывается в меня, вжимая грудью в стену. С утробными стонами кусает мою шею, плечи. Завтра все тело будет в фиолетовых отметинах, но мне плевать. С каждым стоном он кусает сильнее, с каждым толчком я все ближе к огненному пику.

– Хорошая девочка. Хочу, чтобы ты кончила на моем голом члене. Хочу наполнить тебя спермой, пока она не потечет через край по бедрам.

– О-о, Ос… как хорошо!..

Он шлепает меня по голой заднице, и я запрокидываю голову.

– Не… останавливайся… еще. Еще!

Он входит все глубже, до самого основания. Охваченные животной страстью, мы выплескиваем весь накопившийся в нас гнев. Не знай я о его любви, подумала бы, что он меня ненавидит.

Теребя мокрыми пальцами клитор, я наполняю стойло гортанными стонами.

– Подумать только, эта чистенькая горожанка любит грязный грубый секс в конюшне, – шепчет Остин, прижавшись к моей спине.

Для меня это тоже открытие.

– Я готова делать это где и как угодно, лишь бы мой Нековбой захотел. Я твоя. Войди в меня, напиши свое имя внутри и оставь сперму стекать по бедрам.

Я поворачиваю голову, и он меня целует. Страстно, безудержно. И в этот момент меня накрывает оргазм, как цунами, от корней волос до кончиков пальцев. Громкий крик эхом разносится по конюшне. Неистовые толчки становятся порывистыми. Остин изливается в меня с глубоким хриплым стоном.

А потом прижимается к моей спине, часто дыша, и вынимает член, оставляя внутри меня алчную пустоту. Как было бы здорово, если бы он остался во мне, как там, в автокинотеатре. Самый интимный момент в моей жизни. К сожалению, после быстрого секса на конюшне это невозможно.

– Черт, как же мне повезло! – Остин все еще задыхается, натягивая и застегивая мои джинсы. – Ты просто идеальна. Я с ума по тебе схожу.

Я нежно целую его, вытирая пальцами пот со лба.

– Повезло как раз мне. Не знаю, что это было, но, кажется, захочу повторить.

– О да. Это было… Никогда ничего подобного не испытывал.

Он застегивает ремень и приглаживает мои волосы. Взявшись за руки, мы выходим на яркое летнее солнце и с непривычки подслеповато щуримся.

– Конюшни принадлежат нашей семье. – Остин машет рукой в сторону здания, из которого мы вышли. – Их построили, когда мне стукнуло пятнадцать. Тогда дедушка был президентом ассоциации родео. Потом мама, пока… ну, ты знаешь. Там висят наши фотографии и все такое.

– Где? Я хочу взглянуть. – Вцепившись в руку, тяну его обратно.

– В амуничнике, вот тут, – показывает он, и, щелкнув выключателем, я вижу несколько десятков фотографий, развешанных по стенам.

– Вот черт! Мой телефон остался у Жеребчика! А мне жизненно необходимо переснять вот это. – Я показываю на фото улыбающегося мальчишки без переднего зуба с подписью «чемпион по езде на овцах ‘93». – Самое милое, что я когда-либо видела.

Я внимательно изучаю снимки. Вот их дедушка с гордостью вручает внукам трофеи. Вот Денни на спине вздыбленной лошади. Трое мальчишек сидят на заборе. Я стараюсь ничего не говорить о фотографиях, где есть их отец. Если бы Джексон не был похож на него как две капли воды, я бы, наверное, и не подумала, что они родственники, потому что Остин – вылитая мать.

– Твою маму звали Люси? Серьезно? – Наклонившись, читаю помещенную в рамку газетную статью о первой женщине-президенте ассоциации родео. – Мое второе имя Люсиль.

Остин хмыкает.

– Что ж, по крайней мере, отличное имя для девочки у нас есть. – Я шутливо похлопываю себя по животу.

Конечно же, он не смеется вслух, хотя ноздри подрагивают, а уголок рта приподнимается. Засчитываю себе победу.

– Красивая… У тебя ее глаза. – Я оборачиваюсь и вижу, как Остин покусывает щеку изнутри, уставившись в землю. – Пошли. Я кое-что придумала.

Улыбаюсь и толкаю его плечом.

– Да? – Он щелкает выключателем и закрывает за нами дверь.

– Хочу, чтобы сегодня вечером ты был… как ты тогда сказал? «довольно веселым»? В общем, ты пьешь, а я за рулем.

Я беру его за руку, и мы не спеша идем вокруг арены. Голос диктора и крики толпы слышны даже здесь.

– Ты же не водишь пикапы. И потом, я, по-моему, говорил, что когда-то меня считали веселым.

– Я не люблю водить пикапы, это вовсе не значит, что не умею. Слушай, ты видел меня пьяной, а я тебя – нет. Обожаю, когда ты отпускаешь вожжи во время секса, потому и хочу увидеть тебя под мухой. Между прочим, у меня есть козырь, который тебе не побить. Называется «моя сперма будет вытекать из тебя всю ночь».

Он со смехом потирает бровь в безнадежных попытках выдумать какую-нибудь отмазку.

– Ну а если Кей-Джей появится?

– Я тебя умоляю, что ему делать на танцах по случаю родео? И потом, рядом со мной будешь ты и другие ребята. – Я крепко сжимаю его руку. – Ну, пожалуйста!

– Ладно. Только если начну буянить, не говори, что я тебя не предупреждал.

– Ура!

Я с горячностью тащу его в пивные сады. Сперва в туалет, потом, наконец, в бар. Сейчас мне абсолютно плевать, что самой придется остаться трезвой и отвечать за всех ковбоев. Оно того стоит.

К двум часам ночи парни окончательно слетели с катушек. Берил, Кейт и Джексон уехали пять часов назад, оставив меня одну с этим стадом мартовских котов. Впрочем, я ни о чем не жалею: хорошее настроение Остина греет душу. Честно говоря, после пары рюмок я несколько напряглась – вдруг он не шутил по поводу буйства подшофе? – но довольно быстро расслабилась. Остин не такой. Единственное, чем он мог бы кому-то навредить, – сбить с ног в залихватском танце.

Он берет меня за руку и тащит танцевать тустеп, наверное, в четырехсотый раз за вечер. Он проделывает это каждый раз, когда включают кантри, а учитывая, где мы находимся, это происходит… нередко. Мои скромные познания о тустепе почерпнуты в «Подкове» от Жеребчика, но я изо всех сил стараюсь не отставать. Ноги уже сводит судорогой, а Остин неумолимо продолжает кружить меня, наклоняя так низко, что кончики волос касаются земли.

– Ос, я больше не могу! Ноги отваливаются! – кричу я в перерыве между песнями.

Он обиженно выпячивает нижнюю губу.

– Ладно, душнила. Люблю тебя!

Душнила? Да уж, под мухой парни окончательно превращаются в подростков. Сажусь и пересчитываю своих подопечных. Ох, ты ж, Жеребчик на