Нежеланная императрица, или Постоялый двор попаданки - Ксения Мэо

Я мысленно сопротивляюсь притяжению и начинаю ощущать, что сила голубого сгустка становится мощнее, и я приближаюсь к нему. С каждым мгновением все увереннее, пока вдруг не ускоряюсь до скорости света и…

Ощущаю свое настоящее тело. Тяжесть рук, ног, сухость воздуха кожей, слух улавливает приглушенный разговор. Мужские голоса. Один, нет, я узнаю оба! Это мой муж и Эгберт. Не разбираю слов, для меня все это — равномерное бубнение.

Мне хочется двинуться, но в теле такая слабость, что я даже не могу открыть веки, хотя и стараюсь.

Вдруг слух улавливает несколько порывистых шагов, а потом руки касаются горячие пальцы.

— Любимая? Адель? Ты меня слышишь? — голос Эдварда звучит обеспокоенно, но в нем слышна надежда.

Я с огромным трудом разлепляю губы, но не могу произнести ни звука. Пересохшей кожи внезапно касается что-то влажное и холодное. В рот проникает вода, и я жадно проглатываю эти несколько капель. Потом кто-то — наверное, Эдвард — повторяет операцию, и мне становится все легче шевелить слипшимся языком.

— Слышу, — наконец выговариваю я. — Пить хочется.

Мягкие аккуратные мужские руки помогают мне подняться, приставляют кружку к губам, наклоняют. Чувствую себя овощем, но рук поднять не могу. Едва вода касается губ, я присасываюсь к ней точно пиявка. Делаю несколько жадных глотков.

Это вдыхает в тело силы, и я открываю глаза. Зрение медленно проясняется. Эдвард укладывает меня обратно на подушки и склоняется надо мной. Во взгляде, кажется, вся Вселенная оттенков от радости и облегчения до лютой тревоги и гнева.

— Я… я так рад, что ты пришла в себя, Адель, — выдыхает он и, наклонившись, касается моего лба своим. Тяжело дышит. Чувство, что он только что пережил самое страшное в жизни.

Силы постепенно возвращаются, и я накрываю ледяными пальцами его ладонь.

— Я все вспомнила, — произношу на грани слышимости. — Они меня убили.

52

Я произношу эти слова машинально и только потом понимаю, что сказала это вслух. И заявление это — мягко говоря, странное.

— Выйди, — бросает муж застывшему Эгберту и поворачивается ко мне.

Тот поспешно оставляет нас наедине.

Тишина повисает между нами. Она такая плотная, что её можно потрогать.

Эдвард не двигается. Его ладонь всё ещё накрывает мою, но теперь он держит её крепче, будто боится, что я исчезну. У него на лице отражается мыслительный процесс. Он пытается осмыслить мои слова, сдвигает брови, чуть приоткрывает губы, но пока молчит.

Я тоже молчу. Жду. Я не знаю, как он отреагирует. Вокруг всё так же тихо, только за окном шумит ветер.

— Они… тебя… убили, — наконец утвердительно повторяет он, словно пробуя слова на вкус.

— Да, — медленно киваю.

— Кто? — лицо мужа темнеет, в глазах появляется ярость, но я ощущаю, что не на меня.

— Альфред, — отвечаю честно, но не уверена, что это правильно.

Мышцы на челюсти Эдварда напрягаются, а тепло ладони сменяется жаром, почти обжигающим.

— Как? — его голос звучит вдруг тихо, но в этом спокойствии клокочет буря.

— Я подслушала заговор, — говорю я и, чувствуя нарастающую силу в голосе, начинаю рассказывать всё.

О том, как вошла в библиотеку, как пряталась за стеллажами, как слышала их голоса. О письмах, которые Джина собирала в шкатулку, о заговоре, о том, что они собирались отравить его.

С каждым словом я вижу, как его лицо мрачнеет все сильнее, как взгляд ожесточается, а губы сжимаются в тонкую линию.

— И ты побежала ко мне? — спрашивает он, и я замечаю, как едва заметно дрогнули его пальцы на моей руке.

— Да. Но он догнал меня.

Я зажмуриваюсь, когда в памяти всплывает тот миг — холодный голос Альфреда, железная хватка на моём запястье, хруст шеи, а потом — полёт в пустоту.

Когда я открываю глаза, Эдвард уже не сидит. Он стоит, тяжело дышит, кулаки сжаты.

— Ублюдок, — выдыхает он, и воздух в комнате становится плотным.

Он закрывает глаза, и я вижу, как он пытается взять себя в руки, как борется с инстинктами дракона, как его плечи вздымаются от глубокого вдоха.

— Он думал, что ты мертва, — произносит он, сдержанно, почти спокойно, но я знаю, какой гнев скрывается за этим. — А потом ты очнулась.

Я киваю.

— И я была уже не той Аделиной.

Он резко поворачивает голову ко мне, взгляд пронзительный.

— Что ты имеешь в виду?

Я сглатываю. Всё это время я боялась сказать. Но теперь… Я больше не могу молчать.

— Я не она, — произношу тихо-тихо. Вот сейчас мне становится страшно за реакцию Эдварда. Он правда любил жену. А я — узурпировала её тело.

Тишина. Он не отрывает от меня взгляда.

— Повтори, — требует он глухо.

Я глубоко вздыхаю, собираясь с силами.

— Я не Аделина, — говорю чётко, отчётливо.

Он не моргает.

— Кто ты? — голос становится резче.

— Я… из другого мира, — роняю на выдохе.

Я вижу, как он это переваривает. Несколько долгих секунд. Я жду гнева, обвинений, но он только смотрит. Потом медленно садится обратно.

— Продолжай.

Я едва не поперхиваюсь воздухом от удивления. Моргаю.

— Ты мне веришь? — спрашиваю, сама себе не доверяя.

Он прикрывает глаза, как будто хочет сосредоточиться.

— Ты только что сказала мне, что Альфред пытался тебя убить, что его дочь собиралась отравить меня, и что вся эта чёртова история с письмами — фикция. А теперь ты говоришь, что ты не Аделина. — Он открывает глаза, в них пламя, но не ярость. — Ты правда думаешь, что я отмахнусь от этого?

Я сглатываю.

— Я… не знаю, как это объяснить, — признаюсь я.

Он изучает меня.

— Попробуй, — голос вкрадчивый.

Я глубоко вдыхаю.

— Я очнулась в этом теле, в этом мире. До этого я была другой. Жила другой жизнью. В другом времени. Я не знаю, как я здесь оказалась. Не знаю, почему. Я просто… пришла в себя и всё. Как раз в тот момент, когда вы с Альфредом обсуждали мою казнь.

— И ты помнишь свою прежнюю жизнь? — спрашивает Эдвард сосредоточенно.

— Да. — Я киваю.

Он медленно выдыхает, сцепляет пальцы.

— Значит, я никогда не был твоим мужем, — в его голосе звучит грусть.

Я не сразу