Выгодная позиция - Ребекка Дж. Каффери

единственном, что я умею делать. «Я не знаю, как остановиться».

«Почему? У тебя сейчас весь мир на кончиках пальцев. Чего ты так боишься?»

Что тот, кого я хочу больше всего на свете, не захочет меня вернуть.

Слезы застилают глаза. Как у меня сейчас вообще что-то осталось?

«Думаю, это называется «проблема брошенности».

Так, во всяком случае, говорили психотерапевты. Когда я был подростком, я ходил

к нескольким, но это всегда было неравномерно и непоследовательно, в

зависимости от того, где я жил в то время. Я никогда не был с одним терапевтом

достаточно долго, чтобы научиться открываться или быть уязвимым, и жизнь

научила меня не полагаться ни на кого, кроме себя. Вероятно, у меня тоже есть

проблемы с доверием. В своей профессиональной карьере я всегда обходил

стороной командных психологов и коучей по повышению эффективности, и вот мы

здесь.

Вот мы и пришли, думаю я про себя. Он здесь, он спрашивает, и я хочу ему

рассказать.

Я делаю глубокий вдох и начинаю.

«Я попала в аварию. Родители-подростки, еще учащиеся в колледже, определенно

не хотели меня, но узнали слишком поздно, чтобы что-то с этим сделать. Думаю, они все же пытались. Я их не помню, но они держали меня почти до шести лет, а

потом бросили на бабушку и исчезли. По крайней мере, так написано в моем досье.

Бабушка была замечательной, но когда мне исполнилось десять, у нее

диагностировали рак четвертой стадии, и ее не стало через пять месяцев».

Киан тянется ко мне, и я позволяю ему притянуть меня к себе. Ему это не может

быть удобно, но мне приятно. «В тот момент я попал под опеку. Никто из кровных

родственников не хотел меня брать, а родителей уже давно не было. Я был уже

достаточно взрослым, чтобы понять, что никому до меня нет дела, никому я не

нужен, и в мире нет ни одного человека, который бы меня любил».

Киан прижимается к моему боку. Не знаю, чего он ожидал, но уверен, что не этого.

Он обнимает меня и прижимает к себе так, будто от этого зависит его жизнь. Или

как будто зависит моя.

«За следующие восемь лет я побывал в девяти разных приемных семьях, и ни одна

из них не хотела меня - не настолько, чтобы оставить у себя. Другие дети, которых я

знал, были взяты под опеку и больше не возвращались. Их усыновили, а меня нет, и

это, думаю, закрепило за мной решение».

«Я не знал...» - начинает он, но я качаю головой, прерывая его. Очевидно, он не

знал. Это не то, о чем я когда-либо говорил публично.

«Не пойми меня неправильно, большинство семей были добры ко мне. Последняя

семья действительно старалась - они оплачивали мой картинг, пытались отправить

меня на терапию, пытались дать мне почувствовать, что я принадлежу им, но, думаю, к тому моменту все мои стены уже были подняты. Ущерб был нанесен.

Легче постоянно находиться в обороне. Никто не сможет причинить тебе боль, если

ты не дашь им шанс».

«Господи, Харпер! Если раньше это не имело смысла, то теперь имеет. Я знаю, что

ты хочешь этого, потому что я это вижу - все видят, - но ты пиздишь, потому что

хочешь убедиться, что у тебя в рукаве припрятано множество причин, чтобы

объяснить, почему тебя выгнали, чтобы это никогда не было потому, что ты

недостаточно хорош».

«Господи. Может, тебе стоит заняться терапией, когда выйдешь на пенсию?»

Он застонал. «Только не ты опять с этим словом».

«Почему оно тебя так злит?»

Я вижу, как разочарование отражается на его лице каждый раз, когда репортер

спрашивает о его планах после окончания этого сезона.

«Я не злюсь. Просто мне кажется, что это уже решенный вопрос для всех, кроме

меня. Я не буду думать об этом, пока не закончится этот сезон. Я здесь и хочу

удержать свой титул, и это все, что имеет значение. Я не уверен, будет ли он

последним или у меня будет еще пять».

«У тебя отличный сезон, но иногда кажется, что ты не очень хорошо проводишь

время. Как будто ты больше не любишь это. Как будто ты не хочешь быть здесь».

Я заметил это, теперь я понимаю. Он по-прежнему радуется каждой победе, но в то

же время отстранен от осознания того, насколько он велик, и не способен

наслаждаться происходящим.

«Я не всегда хочу быть здесь, вот почему». Его слова так просты, и я знаю, что он

говорит серьезно.

«Из-за меня?» Я почти боюсь спросить, но это может быть моим единственным

шансом.

«Ты ведь знаешь о моей маме?»

Я киваю. Конечно, знаю. Вся Великобритания была потрясена, когда стало

известно, что у Честити Уокер диагностировали раннюю стадию болезни

Паркинсона.

«Она сильно сдала, и теперь моя сестра ухаживает за ней в основном. Элиза от

многого отказалась, чтобы заботиться о ней, а тут еще я, галдящий по всему миру, как будто это не моя обязанность».

«Я не заметил, чтобы твоя мама не одобряла, что ты живешь своей мечтой. Разве

она не так поступала? Кажется, я читал статью о том, что она брала тебя и твою

сестру в турне, когда вы были младше».

Я не собираюсь признаваться, что прочитал все статьи о Тайлере Хите и Честити

Уокер.

«Разница в том, что никто из нас не болел. Она не бросила нас ради своей мечты.

Она позаботилась о том, чтобы у нас была лучшая жизнь, даже когда мы жили в

гастрольном автобусе».

«Но у вас не было нормальной жизни. Детство не могло быть легким, и вы

заплатили цену за то, что она осуществила свою мечту. Это доказывает, что она

была готова на все ради своей поп-карьеры. Чем это отличается от того, что

делаешь ты?»

Это ставит его в тупик на некоторое время, как будто он пытается доказать, что я не

прав. Но он не может, и это должно быть хорошо, но это явно не так. Он выглядит

таким же разбитым, как и я.

Мы оба все еще пахнем трассой, но, к сожалению, не как гонщики, которых

опрыскали победным шампанским - то, что определенно должно было произойти в

Австрии. Мы были фаворитами на победу в P1 и P2, а мы все бросили. Ну, по

крайней мере, я.

Может, мы и команда, но сейчас я не чувствую, что мы