Лицо с обложки - Юлия Белкина

Чмокнул быстро меня в губы, нажал на кончик носа, улыбнулся. Ваял ребенка и вышел из комнаты.

Но у них снова что-то сорвалось! В три часа дня Димочку привезли обратно. Я слышала внизу его плач, но мне малыша не принесли. Внизу слышался шум голосов, все кричали, перебивая друг друга. Затем временно наступала гнетущая тишина, потом — взрыв голосов. Через некоторое время — снова тишина. До меня дошло, что они говорят по телефону. Снова ругань, крики, затем вдруг выстрелы. И гробовая тишина. Перестреляли они друг дружку, что ли? Я вжалась в угол, умирая от страха.

— Идем! — На пороге стоял мой охранник.

Я узнала его по черным туфлям с металлическими пряжками. Охранник взмахом ствола приказал идти за ним.

Стараясь не думать, куда он меня ведет и зачем, я спустилась на кухню. Под ногами, на полу, на плитке, я увидела пятна крови.

— Посмотри, что с ним, — приказал охранник, ткнув стволом мне в спину.

Знакомый гопник, согнувшись, сидел на табурете, держался за окровавленный бок и тихо выл. При виде раненого тупое оцепенение слетело с меня вмиг.

— О, господи, я же не врач!

— Заткнись, сука! — сквозь слезы провыл гопник.

Ах так? Раз ты можешь материться, значит, еще не подыхаешь! — решила и, стиснув зубы, осмотрела его рану. Это была даже не рана, а царапина. Пуля вырвала кусок мяса в боку и прошла по касательной. Я промыла ее марганцовкой, с удовольствием прижгла йодом, залепила пластырем и забинтовала. Закончив свою работу, вызывающе посмотрела на Германа.

— Все?

Он мягко ответил:

— Все. Молодец. Иди наверх.

Странно, но похвала его была мне приятна. Я осмелела окончательно.

— Где Димочка? Я хочу его видеть.

Герман неопределенно махнул рукой.

— Его пора кормить! — сказала я.

— Не надо.

— Ребенок болен! — настаивала я.

Запищал на столе телефон, облепленный проводами. Герман сделал жест рукой — всем застыть и заткнуться. Все застыли. Телефон тоскливо звонил, на экране бежали цифры… Вдруг Герман рявкнул:

— Да отведите же ее наверх!

Охранник толкнул меня стволом между лопаток.

— Вперед!

Затем они снова уехали и снова вернулись. Уже был вечер. Меня позвали вниз, к ребенку. Когда я увидела Димочку, мне стало страшно. Он похудел, осунулся и стал похож на печальную обезьянку в зоопарке. Мне разрешили его покормить, но через полчаса малыша снова стало рвать.

— Скоты. Гера, они ничего не дадут! — услышала я приглушенный разговор на кухне. — Скорее пацан сдохнет, вот увидишь. Что будем делать?

Ответ Германа я не расслышала. Раненый гопник, спящий на диване в холле, повернулся и захрапел, заглушая все звуки. Рука его безвольно свесилась на пол, челюсть отвисла.

За мной никто не следил. Охранник присоединился к совещанию на кухне и стоял, повернувшись ко мне спиной. Я обернулась на входную дверь. Какой соблазн — попробовать тихо подойти и повернуть ручку… Словно услышав мои мысли, охранник обернулся ко мне.

— Закрыто, — предупредил он, стволом указывая на дверь. — Можешь даже не посматривать в ту сторону.

На кухне громко захохотали. Вышел Герман, сел со мной рядом, дружески обнял за плечи.

— Что вы ржете? — с упреком сказал он, поправляя прядь волос у меня над ухом. — Зачем обижаете девушку? Это наш маленький духовный вождь, организатор и вдохновитель. Куда ей бежать? Ей бежать некуда. На свободе ее, в отличие от вас, ждет Бутырка. А что? Вас она не знает. Меня при любом раскладе выгородит мамаша младенца. Считайте, меня вообще здесь нет. Эта гнида, — он кивнул па раненого гопника. — зашьется так, что за сто лет не откопаешь. Одну ее все знают, и ей одной париться за всех. И если киндер, не дай бог, помрет… Ей придется сидеть за убийство, лет эдак семь-восемь. А вы ржете, обижаете девушку!

Его речь возымела действие: у подельников настроение резко повысилось. Зато у меня оно упало до минусовой отметки.

Если даже Димочку вернут родителям живым, то меня живой отсюда выпускать не было смысла. Слишком много знаю… Даша в самом деле будет молчать или все свалит на меня… Если уже не свалила! На месте ее мужа я бы давно заподозрила няньку. А если нянька дала деру, значит, замешана и виновна.

Ребенка у меня снова отняли. Может, думали. что это я его напичкала чем-нибудь до температуры» надеясь таким образом ускорить освобождение? Меня заперли наверху.

Оставшись одна, я осмотрела стены и потолок мансарды. Если я хоть что-нибудь смыслю в строительстве, под двускатной крышей обязательно находи гея чердак. А на чердаке — слуховое окно, хотя бы крошечное окошко. Подельники Германа про меня забыли, даже охранник не проявлял особой бдительности. Кажется, они на самом деле решили, что деваться мне некуда.

Я открыла дверь на лестницу, чтобы услышать шаги, если кто-нибудь захочет проведать меня. Среди прочих вещей, прихваченных на дачу, я нашла косметичку со всякими причиндалами вроде зубной щетки, пилки для ногтей и маникюрных щипчиков. Где при помощи ножниц, где руками я принялась отдирать от потолка лист гипсокартона. Хорошо, гипсокартон оказался не импортный, а отечественный, тонкий.

В лицо мне полетела белая крошка, пыль, куски отшелушившейся водоэмульсионной краски. Под гипсокартоном оказался слой пенопласта. Я тыкала его острым концом пилки, крошила руками. За пенопластом нащупывались шершавые, нетесаные доски… Я чуть не заплакала от отчаяния — руками и ножницами доску никак не оторвать! Но, отковыряв порядочный кусок пенопласта, я убедилась, что доски прибиты к балкам жиденько, между ними оставались довольно широкие пробелы.

Я решилась. Прикрыла дверь, ведущую на лестницу, и изо всей силы потянула на себя лист гипсокартона. Отодрала. За ним вывалился и метровый блок пенопласта. Передо мной открылась узкая щель между досками. Я вскарабкалась на спинку кровати и стала протискиваться в щель. И в прежней, нормальной жизни я не отличалась крупными габаритами, а за последние сутки высохла в щепку…

Просунула в щель руки, плечи, подтянулась… Не вовремя вспомнился детский анекдот, как Чапаев, Петька и Анка через трубу убегали из бани: «Василий Иванович, у Анки таз застрял!» — «А зачем она его с собой потащила?» Истерично хныкая, я проползла на чердак. Согнувшись крючком и боясь угодить лицом в густую паутину (не выдержу, завизжу!), добралась до чердачного пыльного оконца и выглянула наружу.

Свет! Мне в глаза ударил яркий свет заходящего солнца. Он слепил глаза после суток, проведенных за наглухо закрытыми ставнями. Сквозь алые лучи я едва различала силуэты дач, золотистые кроны приусадебных насаждений. Ветер доносил аромат дымка и шашлыка. Соседи мирно отдыхали на