Лицо с обложки - Юлия Белкина

женщины — не пойми что. Вроде вот только что была дура дурой, хоть в лоб стреляй. А вдруг брякнет что-нибудь, так и упадешь — гений, бриллиант чистой воды! Да за такую идею, как ты подкинула, хочется вот что с тобой сделать!

Он привлек меня к себе и поцеловал. Димочка на моих руках недовольно заерзал. Герман забрал его у меня, поднял под мышки, комично пропищал голосом Пети-Петушка:

— Несет меня лиса-а за темные леса-а, за синие горы!.. — и, обернувшись ко мне, добавил: — Кто сказал, что выкупа не будет? — подмигнул, совсем как в тот вечер у Даши, словно между нами была общая тайна.

Я молча смотрела на Германа, боясь поверить своим ушам.

Он сунул ребенка в манеж, стоявший в углу комнаты и наверняка заранее припасенный. Бросил ему для развлечения резиновую игрушку:

— Сиди тихо, пацан, не мешай дяде с тетей разговаривать!

Присел рядом со мной на кровать, взял меня за руки повыше локтя, сказал:

— Не бойся. Тебе мы ничего не сделаем.

— А я и не боюсь, — совершенно спокойным голосом ответила я, глядя Герману прямо в глаза.

Больше всего мне не хотелось, чтобы он заметил, как мне страшно!

Герман взял меня за подбородок, словно хотел рассмотреть повнимательнее.

— Другая на твоем месте стала бы визжать, плакать. А ты ничего, держишься.

— А мне поможет, если я заплачу?

Он криво усмехнулся:

— Вряд ли.

— Тогда зачем?

Он признался:

— Всегда считал, что женщин надо употреблять только по прямому назначению, но ты…

Я перебила его:

— Пожалуйста, без биологии. Даша уже знает? О том, что ты затеял?

— Ее муж знает, — ответил Герман. — Меня в данный момент больше интересует он.

— Но ведь Даше известно, что ты в этом участвуешь. Неужели ты думаешь, что она не догадается? Ведь это же глупо…

Герман широко улыбнулся. Доверчиво сообщил:

— Долли просто глупая кошка. Знаешь, каким местом кошки думают?… Долли будет молчать, я уверен. Она побоится пикнуть. Думаю, она уже все свалила на тебя. Собственно, почему я и согласился участвовать: когда ты ходила за дринком, Долли сказала, что в случае чего она выкрутится, свалит все на тебя. Вот так вот. Жизнь груба, девочка!

Двусмысленность своего положения я давно поняла, но еще не до конца осознала его безнадежность. Потому и спросила почти вызывающе:

— И все же не понимаю, почему ты так уверен, что муж Даши не заявит в милицию?

— Послушай, ты мне нравишься?

Герман неожиданно привлек меня к себе, и… Не знаю, чем бы все кончилось, но тут заплакал малыш. Как в сказке: пропел в полночь петух, и нечистая сила рассыпалась в прах. Я прошептала:

— Нужно идти, — и высвободилась из объятий Германа.

Он задержал мою ладонь и своей.

— Слушай, детка! Мы с тобой одной крови. Ты — то, что надо! Хочешь, десять процентов с прибыли твои? Я готов. Отпустить тебя мы не можем, сама понимаешь. Ты должна смотреть за ребенком, чтобы все с ним было в порядке, я обещал его папаше. С ментами Ханьян связываться не станет, он мужик с понятием. Проблему решит сам, нужные деньги у него есть, а я лишнего не прошу. Долли сидит тихо, как мышь. Слушай, детка, что я предлагаю: ты можешь войти в долю и разделил, деньги с нами, а можешь отказаться.

— И что потом со мной будет?

— А вот это хороший вопрос, — сказал Герман уже без улыбки. И вышел из комнаты.

Третий день после дня «Икс»

Ночью у Димочки поднялась температура. Он проплакал всю ночь. Я измучилась носить его на руках. Порой малыш затихал, устав от слез, забывался тревожным сном, но и во сне продолжал всхлипывать. В аптечке напьюсь детское жаропонижающее, по ребенку лучше не становилось.

— Ему нужен врач!

Герман отмалчивался.

В пять утра малыша забрали у меня и куда-то повезли. Мне приказали сидеть в комнате и даже не приближаться к лестнице. Со мной оставили одного охранника.

— Извини, девочка, но он получил приказ стрелять, — предупредил Герман.

Приоткрыв дверь и встав на стул в своей комнате, я видела внизу угол освещенного холла, журнальный стол, на столе — пистолет и нога охранника, сидящего на диване. Оставалось сесть на кровать и ждать. Спать я не могла, хоть и провела ночь на ногах.

К восьми утра они вернулись. Я услышала голоса внизу. Затем — детский плач. Через несколько минут Герман принес мне малыша.

— Вы были у врача?

Он ничего не отвели, лишь раздраженно хлопнул дверью. Наверное, у них что-то сорвалось, но я не знала, что именно. В свои планы Герман меня не посвящал, лишь намекал — в самых общих чертах…

Димочка лежал в конверте, закрыв глаза. От него, как от печки, шел жар. Я взяла его на руки. Мальчик был вялый и не хотел шевелиться. Я попыталась дать ему попить, но сок продался из уголков рта. Димочка застонал, открыл глазки и тихо, тихо заскулил… Я высунулась на лестницу и крикнула:

— Эй, вы! Ребенок умирает! — ожидая, что все посрываются с мест.

Но бурной реакции на мои слова не последовало. Герман неторопливо поднялся в спальню, прикрыл за собой дверь. Устало посмотрел на Димочку, на меня и ответил:

— Так сделай что-нибудь.

— Кто? Я?

Он кивнул.

— Ему нужен врач, у него температура, он горит, а у меня даже градусника нет!

— Я все понимаю, — очень спокойно произнес Герман. — Но ты ведь не хочешь, чтобы он умер? Значит, ты должна что-то сделать для него.

Он подошел ко мне и заботливо застегнул верхнюю пуговку на моей кофте.

— А градусник сейчас привезем. Скажи, что еще нужно, тоже привезем.

— Я не врач!

— Да, — хладнокровно подтвердил Герман. — У тебя проблема. Но думаю, мальчишка все же нужен отцу живым, а не мертвым. Так что постарайся. Иначе ты сама позавидуешь покойникам.

Я заказала кое-что из лекарств и книгу «Справочник фельдшера», которой обычно пользовалась бабушка Гедройц, когда мы болели. Герман не обманул. К часу дня все доставили, но мне это мало помогло. У малыша началась рвота, и я не могла влить в него ни капли лекарства. На меня напало тупое оцепенение. Герман, возбужденный, красный, поднялся в комнату.

— Как он?

— Плохо.

— В чем он лежал? Где эта штука?

Я протянула ему конверт.

— Давай сюда.

— Что вы собираетесь делать?

Герман весело подмигнул мне. Глаза у него были сумасшедшие, блестящие.

— Знаешь, детка, на твоем месте я бы выпил, — сказал он. — Хочешь? — Он поставил на тумбочку ополовиненную бутылку коньяка. — Помогает. Честно.