Лицо с обложки - Юлия Белкина

Маникюрными ножницами я отогнула гвозди, вытащила из рамы кусок стекла. Узковато, не пролезy! Нужно ломать всю раму, но как? Услышат! На всякий случай подергала — рама старая, трухлявая… Если крепко рвануть изо всех сил…

Меня спас трактор. Он появился на горке и, тарахтя и подпрыгивая, покатил через поселок по нашей улице Когда трактор поравнялся с соседним домом, я обеими руками ухватилась за перекладину рамы, уперлась ногой в стену и рванула раму на себя. Затем еще и еще раз, пока рама не развалилась на отдельные трухлявые составляющие…

Не дожидаясь, пока рассеется спасительная шумовая завеса, я задом наперед вылезла в окно, поболтала ногами в воздухе и спланировала на кусты георгинов. Забор вокруг палисадника оказался символическим — две жерди на столбах. Я нырнула между ними и очутилась на пыльной песчаной улице. Можно было броситься за помощью к соседям, но инстинкт самосохранения велел полагаться только на себя. До леса было рукой подать, всего пять домов. И я рванула не оглядываясь.

Через несколько минут меня скрыли из виду заросли орешника. Не останавливаясь, я бежала через лес куда глаза глядят, не боясь заблудиться. Что за страх — потеряться в подмосковном лесу? Только бы бандиты не нашли…

Когда сгустились поздние летние сумерки, я отважилась выйти из леса к реке. Вымыла руки и лицо, привела в порядок одежду. Солнце село. На западе небо горело, по реке плыли подсвеченные снизу розовые облака. Из леса тянуло грибной сыростью.

Дрожь в руках и коленях прошла. Сначала я долго отдыхала в лесу, затем двинулась наугад по лесной тропе, проложенной грибниками. Так и выбралась на шоссе… У въезда на мост стояли синие дорожные указатели. Подойдя ближе, я сориентировалась, в какой стороне Клин, в какой — Москва. Легковых машин я боялась, понимала: если организуют погоню то на легковой. Голосовала только грузовикам. Мирный, желтый молоковоз бесплатно подкинул меня до станции. Последняя электричка на Москву уходила через семь минут.

Пассажиров было много, все — дачники с рюкзаками и корзинами.

Мне удалась затесаться в толпу и незаметно протиснуться в вагон.

Примерно через час я вышла на платформе где-то в спальном районе на окраине Москвы, решив, что безопаснее не доезжать до конечной станции, не появляться на вокзале. Там меня запросто могли поджидать.

С какой завистью смотрела я в тот вечер на москвичей, едущих в автобусах к метро, проносящихся мимо меня в освещенных салонах троллейбусов и трамваев! Эти люди жили своей обычной жизнью. Возвращались вечером с работы домой, к своим семьям. Им было невдомек, кто я и что со мной произошло… А мне хотелось одного: провалиться сквозь землю! Исчезнуть?

Четвертый день после дня «Икс»

В первом часу ночи, еле волоча ноги, я пешком добрела от метро до Зоиного общежития. Я, конечно, понимала, что на ступеньках общаги меня запросто может поджидать толпа разъяренных родственников Ханьяна, готовых отвинтить мою дурную голову, но я так измучилась, что мне было все равно. Пусть хоть сразу закуют в наручники и повезут в камеру. Я готова ответить на все вопросы. Только бы наступил конец этому кошмару!

Странное везение — но никто меня не ждал. Вахтерша Эмилия Соломоновна — это всевидящее Око — смотрела в своей каморке — очередную серию — «Твин-Пикса», и мне удалось проскользнуть мимо нее незамеченной. Пешком я поднялась на пятый этаж и дошла к знакомой двери, где рядом со звонком черным маркером на стене были написаны имена веселых хозяек блока 415 — Химена, Хисела, Светлана, Зоя…

Увидеть Зою, рассказать ей все, и пусть она придумает, что делать дальше… Завтра, в одиннадцать часов утра, сестра должна лететь в Германию. Воображаю, как испорчу ей планы своим чистосердечным признанием? Но ничего не поделаешь.

Я открыла дверь своим ключом. В прихожей было темно, но из-под двери Зоиной комнаты пробивалась широкая полоса света. По музыкальному каналу радио передавали модную песенку о босоногом мальчике. В ванной лилась вода… Должно быть, сестра принимала дуги. Хоть минутная, но все же отсрочка покаяния.

Я заварила себе кофе и села в прихожей на перевернутый посылочный ящик, служивший нам табуретом. Отхлебнула кофе и задумалась, как бы подипломатичнее выложить Зое мои приключения. И чем больше думала. тем яснее понимала, что ничего, ничего не могу ей рассказать. Все возможные варианты покаянной речи имели общий недостаток: они не отвечали на вопрос, чем, собственно. Зоя сможет реально мне помочь?

Ответ: только добрым советом.

А нужен ли мне добрый совет?

И, положа руку на сердце, я сказала себе: нет, мне не нужны добрые советы, потому что я и сама отлично понимаю, как следует правильно поступить. Но в том-то и дело, что поступать правильно я не хочу! Для этого у меня не хватает ни сил, ни смелости! Зоя смогла бы, а я — нет.

Пора признать, что я — трусливое ничтожество. И больше всего мне хочется сейчас не восстанавливать справедливость, а накрыться с головой одеялом, заснуть и проснуться через сто лет, когда вся эта история забудется. Да, я безответственная страусиха. И мне не нужен добрый совет! Мне нужна самая обыкновенная помощь, которой Зоя не может предоставить.

Ничего я не могу рассказать своей сильной, независимой, самоуверенной сестре. Не могу я вот так пасть перед ней на колени с воплем: «Зоя, мне нужно исчезнуть, помоги!» Трудно сильному человеку оценить чувства такого ничтожества, такого паразита, как я? Зоя не поймет…

И, изобразив неунывающее выражение на лице, я крикнула:

— Зойка, ты дома? — думая, что выпутываться, уж не знаю как, придется самостоятельно.

Сестра мне не ответила. Я толкнула дверь ее комнаты, и она легко распахнулась…

Первое, что бросилось в глаза, — жуткий хаос, словно по комнате пронесся ураган. Все было перевернуто: книги, ноты, одежда, вещи…

Посреди комнаты (а комната была такой маленькой, что свободной оставалась именно ее середина) лицом вниз, лежало накрытое одеялом человеческое тело… Я тупо смотрела на него, не в силах отвести взгляда. Из-под одеяла виднелись каштановые пряди волос, протянутые вперед руки и ноги в белых носках. Как дико смотрелся идеальный маникюр на мертвых скрюченных пальцах. И эти новые белоснежные хлопчатобумажные носки, как жутко и жалко выглядели они на мертвом теле…

Мои колени подломились, я с деревянным стуком рухнула на пол и привалилась спиной к косяку. Но сознание меня не покинуло. Как загипнотизированная, я смотрела на эти мертвые пальцы. Затем нашла в себе силы подползти к сестре и дотронуться