Сокровище для ректора, или Русалочка в боевой академии - Милена Вин

Нет, все же это была не глупость. И даже не любопытство, свойственное русалкам. Меня тянула к этому прекрасному жеребцу неведомая сила, будто между нами протянулся канат, который он начал дергать, не давая возможности сопротивляться. Это то же самое, что тянуть поводья. Уж больно неравны силы. Я не справлялась.

Прекрасный.

И почему это я описала его так?

Прекрасный.

Впрочем, забирать это слово назад было настоящим преступлением. Он выглядел воистину великолепно. Лучи солнца ласкали его короткую черную шерстку, и та блестела как начищенное серебряное блюдце. Блики играли даже на его короткой иссиня-черной гриве, и мне начало казаться, что солнце замечает и любит только его — самого красивого коня, которого мне доводилось видеть.

Он потоптался на месте, а после порысил вдоль загона, словно подразнивая запертых там лошадей. Словно крича: «Вот! Поглядите! Я свободен».

А он взаправду был свободен. Свободнее, чем какой-либо конь или я. Без узды и седла, статный, как королевская особа, большой и резвый, как я успела заметить, он наверняка тоже осознавал, что независим и, более того, настолько могуч, что никто не сможет подчинить его. Никто не сможет загнать его в этот загон или в стойло, в которое, мне почему-то казалось, он не сможет залезть из-за гигантских размеров.

Его свободе оставалось только завидовать. И мне, и лошадям, поднявшим морды и уставившимся на скачущее мимо них черное пятно.

Наверное, поэтому и было глупо стоять здесь и просто наблюдать. Это единственное, что я могла сделать по отношению к нему, — просто смотреть. Не думала же я загнать его в денник? Или, что еще хуже, попробовать оседлать?

Я усмехнулась от собственных мыслей, и в этот миг жеребец обернулся, не на шутку напугав меня. Будто услышал, что я смеюсь, хотя это было невозможно: находился он достаточно далеко, чтобы я успела, к примеру, спрятаться в конюшне.

Правда, когда он двинулся прямиком ко мне, все что я сделала — это задержала дыхание, не смея пошевелиться.

Конь замер напротив, а после вдруг коснулся носом земли, опустившись на одну ногу, и я резко выдохнула и задышала так, будто воздуха стало катастрофически не хватать.

Это выглядело не иначе, как попытка поклониться или же призыв сесть к нему на спину. Вероятно, второй вариант, поскольку он не двигался, все ждал, только голову чуть повернул, поглядывая на остолбеневшую меня черным глазом.

— Хочешь, чтобы я умерла от остановки сердца? — озвучила я вспыхнувший в эту секунду в голове вопрос. Снова спрашиваю, не особо надеясь на ответ. — Нет… — Шагнула назад. — Я не смогу.

Жеребец фыркнул, и я готова была поклясться, что этот звук был таким же хлестким, как обращение «Грант», которым бросается в меня магистр, когда зол и раздражен.

Чудно. Теперь я что угодно могу сравнить с поведением истинного, или самого его могу сравнить с кем угодно. Да еще и ищу связи там, где ее быть не должно.

— Можешь не стараться, — буркнула, по-прежнему опасливо пятясь. Остановилась, только когда уперлась в стену конюшни. — Ты не уговоришь меня на подобную авантюру… — Вопреки страху я улыбнулась. — Да и я не осмелюсь. Ну, возможно, лишь в том случае, когда буду уверена, что мне пора вернуться домой… Тогда ты прокатишь меня. В первый и последний раз.

Точно поняв все, что я наплела сейчас под давлением волнения, жеребец выпрямился и мотнул пару раз головой влево, туда, где простиралась река и узенькой нитью бежала к лесу.

Мне стало казаться, что между нами завязался своего рода диалог. Может, я вообразила себе всякое от скуки. Это могло быть правдой: я отличалась от сестер богатым воображением. Как-то в детстве, когда мне было от силы лет девять, нас учили держаться на больших морских коньках, способных двигаться со скоростью наземной лошади, но только под водой. Пока остальные с усердием пытались подчинить себе коней и удержаться в седлах, я уплывала от своего конька, которого представляла акулой, и боролась с ним. Он всегда выигрывал в этих схватках, прижимая меня к камням мощным хвостом. Тогда веселье заканчивалось: хвост прижимал так сильно, что становилось нечем дышать.

Но сейчас воображение играло по-другому. Жеребца я видела таким, каким он и был, — большим и опасным. А вот то, что он хотел мне что-то показать или куда-то отвести, я могла и придумать.

Он двинулся к реке, а я помедлила. Чуть-чуть. Совсем немного.

И пошла следом.

Хоть и знала, что это просто глупо.

Я ни разу не выходила за пределы академии одна. Река словно была полосой, и если через нее переступить — можно оказаться там, где всегда есть опасность. В большом мире.

А в академии безопасно. Я так думала. Если не считать те моменты, когда я оставалась наедине с ректором...

— Надеюсь, ты понимаешь, что у меня могут быть проблемы, если я покину академию, — проворчала я, нагоняя уже переходящего через речку жеребца.

Уровень воды даже не доходил до его голеней — настолько неглубокой была река. Или это он был таким большим.

Наверное, дело было в нем: для меня вода оказалась выше бедер.

О чем я только думала?

Пошла за лошадью, в реку зашла… Штаны намочила!

А ведь он предлагал мне поехать на себе...

Словно почувствовав мою досаду, конь оглянулся. Он уже стоял на берегу, а я застыла под взглядом его все понимающих глаз, чувствуя, что штаны насквозь пропитались водой.

Шустро выбежав из реки, с каким-то жалким отчаянием провела по мокрым штанинам ладонями, но это действие едва ли помогло избавиться от гаденького ощущения липкости. И без того облегающая ткань словно слилась с кожей, в сапогах противно захлюпало.

Я едва не застонала от осознания своей глупости, а жеребец тем временем заржал, как-то слишком весело топчась на месте. Точно издевался.

— Мои вылазки не заканчиваются успехом. — Метнула на зачинщика внезапного приключения раздраженный взгляд. — Мне стоило предупредить об уходе. Хотя бы в этот раз. Что я скажу магистру, если он узнает, что я снова покинула академию?

С ожиданием уставилась на жеребца, как будто надеялась на скорый ответ с его стороны. Но он молчал.

— Вот и я не знаю… Это ты виноват. Ты потянул за собой. Или та сила…

Я замокла, почувствовав себя весьма неуютно от этого показавшегося тяжелым и