Наперегонки с ветром. Первое дуновение - Лера Виннер

И точно не в момент, когда горло пережимало так, что дышать становилось с каждой секундой все труднее.

Уже почти готовая сдаться и позвать по имени, я старательно терпела до последнего.

И все равно задохнулась, когда он отстранился, — даже не снял, просто сдвинул мои брюки ниже — на то, чтобы снять сапоги ни у одного из нас просто не хватило бы терпения.

Утыкаясь в сено, чтобы не чувствовать, как разгорается даже шея, я попыталась поймать губами соломинку просто чтобы сохранить связь с реальностью и не дрожать от того, как он смотрел.

Как будто не видел миллион раз до этого.

Время остановилось, и мир благополучно куда-то провалился, когда одна его рука по-хозяйски легла на бедро, а вторая двинулась вверх по спине под рубашку.

Костяшки пальцев обвели поднятую в таком положении лопатку, двинулись ниже, слегка надавливая на позвоночник, и я сама не поняла, что у меня вырвалось — то ли вздох, то ли стон.

А вот Кайл неожиданно промолчал.

Сено, к счастью, не кололось, — не смея лишний раз двигаться, я все еще лежала на его куртке, — но раскаленный влажный воздух обжигал горло так, что немыслимым казалось заговорить.

Не то издеваясь, не про проверяя меня — или себя? — на прочность, он погладил снова, на этот раз по ребрам. Задержался, не касаясь груди, но явственно чувствуя, как быстро и сильно у меня бьется сердце.

Зато потом отстранился, и секунду спустя мне уже пришлось стиснуть сено пальцами едва ли не до сведенных суставов.

В такой позе, наполовину одетой, было сложно шевельнуться лишний раз.

Зато ему оказалось удобно немного сдвинуть мое колено и войти одним сильным движением.

Никакой пощады и нежности, как давеча в конюшне.

Сегодня я чувствовала его в себе целиком, и не могла ни потребовать, ни двинуться навстречу.

Только подчиниться и принимать как есть.

Не заботясь о том, что дышать мне просто нечем, а от сумасшедшего жесткого ритма даже лежа кружится голова, Кайл двигался так, будто мы делали это в первый или последний раз в жизни.

Продолжая хвататься за сено, я не закрывала глаза, но даже это не спасало — он точно знал, как надо, и идеально поймал момент, когда от уверенности стоило перейти к почти что жестокости.

Я все-таки попыталась поймать его пальцы, перехватить левую руку, которой он придерживал мое бедро.

Правой он тут же надавил мне на затылок, стиснул волосы у корней — не слишком больно, но так, чтобы думать не смела сделать без его разрешения хоть что-нибудь.

Все это — в полном молчании, в тишине, в темноте.

Я не могла вспомнить, когда в прошлый раз было так — чтобы глаза и разум застило, и не находилось даже пары слов.

Еще несколько движений внутри, и я будто сквозь толщу воды услышала еще один собственный стон — короткий, придушенный, изумленный и почти мучительный.

Сердце колотилось уже в горле, затылок под натянутыми волосами пульсировал, и все это усиливало ощущения десятикратно.

Так, что я не попыталась вывернуться, проваливаясь в звенящую черноту и увлекая его за собой.

Одевались мы так же молча.

Просто из упрямства стараясь скрыть, насколько мне сейчас хорошо, я повернулась к Кайлу спиной, приводя себя в порядок и старательно выбирая сено из волос и одежды.

Запах в амбаре стоял умопомрачительный. Такой, что хотелось прикрыть глаза и просто поймать Кайла за руку, задержаться в этом еще ненадолго.

Я напомнила себе, что нельзя.

Не потому даже, что мы и так провели здесь преступно много времени, а потому что он, — так же, как и я, — непременно злился бы, если бы чуть меньше устал.

В отличие от визита к фермерам, решение свернуть с дороги очевидно было неожиданностью для него самого. Даже если лишь до определенной степени…

Нам было слишком неловко смотреть друг на друга.

Слишком ошеломительной оказалась эта накрывшая внезапно волна.

Тело ощущалось невесомым, и, несмотря на то, что ночь уже сгустилась перед рассветом, обратно мы ехали так же медленно. Едва ли не медленнее, чем сюда.

Дома, хлева и курятники спали, и, заглядевшись на чью-то поздно плодоносящую яблоню, я даже подумала о том, чтобы сорвать с нее яблоко, но даже это оказалось лень.

Хотелось не просто лечь, а впервые за долгое время вытянуться на кровати с удовольствием, позволив телу расслабиться.

Было не просто хорошо.

Было чудесно.

Словно все проблемы и сомнения остались в том сене.

И Кайл рядом казался… Не чужим.

Не таким далёким, как пару месяцев назад.

Как будто, двигаясь во мне именно в этот раз, он ненароком стёр ту грань, за которой мы рисковали стать если не врагами, то просто категорически неприятными друг другу людьми.

Это не могло ничего исправить или вернуть. Или хотя бы заставить его забыть обо всём, что произошло в деревне.

Всё та же долбаная игра контрастов.

Я приложила много сил к тому, чтобы заставить себя перестать считать его своим.

Думала, что после этого видеть его будет нестерпимо. По крайней мере, в первое время.

Однако ничего катастрофического не произошло. Мы вполне спокойно разговаривали, пили кофе и проводили время на сеновале без лишних мыслей и иллюзий.

Как хорошие друзья.

Как бывшие супруги, сумевшие расстаться, не сведя на ноль всё, что было между нами прежде.

Чем бы оно ни было, он никогда не был равнодушен — теперь этой мысли казалось достаточно.

Достаточно настолько, чтобы просто наслаждаться происходящим, не сводя себя с ума, не воображая лишнего и не теряя концентрации.

В этом спокойном и расслабленном, — почти забытом, — состоянии я благополучно пребывала до тех пор, пока впереди не обозначился тяжелый каменный силуэт замка.

Дорога пошла по холму вверх, и я с трудом сдержалась от того, чтобы покоситься на своего спутника.

Любопытно, спит ли до сих пор караул?

По логике, должен — уезжали мы по каким-то причинам тайно, значит, и вернуться должны были незамеченными.

Сидящий на земле чуть поодаль от дороги человек был почти не виден. Скрытый невесть откуда взявшейся тут старой ракитой, он мог бы и вовсе не привлечь к себе внимания случайных путников, но, заметив нас, сам с ленцой поднялся навстречу.

Кайл направил Норда к нему, и я на всякий случай пропустила их вперед, не будучи уверенной в том, что мне стоит