Правило Шестьдесят на Сорок - Элли К. Уайлд

— Ты такой… — ее голос срывается на шепот, — приятный.

— Тогда не останавливайся, — умоляю я. — Черт, Джуди, не останавливайся.

Я хватаю Джуди за бедра, направляю, веду вперед и назад, медленно, но чем сильнее сморщивается ее лоб и приоткрывается рот, тем двигаюсь быстрее. Через мгновение она берет контроль на себя, и я чуть откидываюсь назад, давая больше свободы. Позволяю использовать мое тело так, как ей нужно.

И черт, черт, не знаю, сколько еще выдержу. Когда я превратился в парня, который теряет голову от трения через слои одежды? Но боже, как она смотрит… Тяжелые веки, короткие, сбивчивые вдохи, маленькие стонущие выдохи — я вообще не верю, что держусь так долго.

И я где-то между тем, чтобы полностью утонуть в этом моменте, и тем, чтобы — черт возьми, восхищаться — тем, какой у нас потенциал. Потому что если так уже сейчас, через одежду, то трахнуть ее было бы полным уничтожением. Меня бы разорвало. И я бы сделал так, чтобы разорвало и ее. Сделал бы все, что Джуди попросит. И мысль обрывается, стоит заметить, как ее грудь подскакивает под тонкой майкой, и я бы все отдал, чтобы спустить лифчик вниз и взять сосок в рот.

Джуди всхлипывает, и я узнаю этот взгляд. Тот самый, который был у нее секунду до того, как кончила.

— Я…

— Я знаю, милая, — я заправляю выбившуюся прядь ей за ухо. — Не останавливайся.

Она понятия не имеет — не имеет, черт возьми, ни малейшего представления, сколько раз я мысленно прокручивал этот звук в голове, ее голос, когда кончает, и как безумно хочу услышать его снова. Но лучшее во всем этом — лучшее — это то, что сейчас она полностью со мной. Смотрит прямо в глаза, не прячется, не борется с собой, не отказывается от того, что мы делаем. И я уже так близко..

И случается худшее.

Стук в дверь.

Джуди замирает прямо в движении, и я вижу, как осознание пробегает по ее телу, как электрический разряд. Она спрыгивает с меня так резко, что руки остаются висеть в воздухе. Пылая от смущения, Джуди хватает желтую футболку с пола.

— О боже, — голос дрожит, когда она протягивает футболку. — Прости, я…

— Нет…

— Не знаю, что на меня нашло…

— Не надо.

Она пятится, пока не прижимается спиной к стене. К тому моменту я уже натягиваю футболку, тяжело дышу, а Джуди переминается с ноги на ногу, не зная, куда себя деть. И я понимаю ее. Потому что в голове уже роятся варианты — насколько очевидным будет, если закроюсь в ванной, чтобы довести себя до кульминации.

— Я не приглашала тебя с… какими-то намерениями, — говорит Джуди.

И это настолько абсурдно, что я фыркаю.

— Джуди, — произношу я с иронией. — Если думаешь, что я не захочу оказаться с тобой — прости, что говорю это так прямо, но абсолютно, чертовски заблуждаешься.

Из ее уст вырывается шокированный смех, когда раздается еще один стук в дверь, на этот раз громче.

— Я не уверена… — она колеблется. — Я предпочитаю заниматься сексом в отношениях…

Я обрываю ее слова резким жестом.

— Стоп. Не нужно оправдываться. Забудем об этом.

И, возможно, сказал что-то не то, потому что она опускает взгляд. Почему Джуди не смотрит на меня? Почему…?

Неужели пытается сказать…?

Стук в дверь нарушает нежное молчание, и, что бы это ни было, Джуди быстро приходит в себя. Она расправляет плечи, отключая эмоции в привычном стиле.

— Ладно, хорошо. Пойдем за ужином, — улыбается она.

* * *

Спустя какое-то время, с ведром жареной курицы на коленях и с мисками мороженого из песочного теста, которое она достала из морозильника, мы валимся на диван. Проводим долгие двадцать минут, споря о том, какой фильм включить: ей хочется напряженного экшена с авариями и перестрелками, а мне интереснее что-то сентиментальное. В итоге понимаем, что ни один из нас не собирается молчать достаточно, чтобы нормально посмотреть картину, и просто начинаем обмениваться музыкальными вкусами.

Звучит «Close to Me» от The Cure из динамиков где-то за спиной, и, слава богу, между нами не остается и следа неловкости после тех катастрофических секунд в спальне. Я бы не выдержал, почувствовав, что она хочет моего ухода.

— Ладно, время признаний, — начинает она, оглядываясь в поисках салфетки, когда капля мороженого падает на тренировочные брюки. — Я нашла эту песню всего несколько месяцев назад.

— Что? Как такое возможно? — говорю я, хватая салфетку с кофейного столика, чтобы вытереть ей колено.

— Спасибо! Да, это было ужасное упущение. Я слушала ее на повторе всю неделю после того, как нашла, но к концу Петуния была на грани самоубийства. Я поймала ее на кухне, когда та возилась с ножами.

— Эта угроза? — спрашиваю я, поглаживая кошку, свернувшуюся за спиной. — Почему ее зовут Петуния?

— Я раньше много занималась садоводством, прежде чем переехать в город, — продолжает она, вынимая из чашки два кусочка песочного теста и бросая мне в миску. Я жаловался, что в порции их недостаточно. — Я пыталась следовать всем статьям, когда переехала. Знаешь, типа: «Десять советов по созданию балконного сада». Оказалось, что квартиры, выходящие на север, для этого не подходят.

— Вот именно, прославленная квартира с южной стороны, — качаю я головой, глядя на балкон сквозь груду журналов, сложенных у окна. — Все настаивали, что мне нужно много солнечного света, хотя с восьми утра до одиннадцати вечера на него нет ни намека. Думаю, мама надеялась, что я буду проводить больше времени дома, если квартира будет достаточно уютной. Но, по правде говоря, я не могу терпеть находиться дома, пока там нет близнецов Пен, которые разгармонизируют весь порядок.

Она улыбается, глядя в миску.

— Повезло, что ты близок с семьей. Это так приятно слышать.

Мы вновь оказываемся на запретной теме, вокруг которой уже не раз кружили за эти недели. Забавно — несмотря на то, как легко нам стало, есть границы, которые она не готова пересекать. Я никогда бы не стал ее в этом подталкивать, ведь понимаю, что тема, касающаяся семьи, причиняет боль. Я еще с первого раза, когда Джуди об этом упомянула, заподозрил, что это не так уж далеко от того, что мне и Пен пришлось пережить с отцом.

Но в данный момент кажется, что это несправедливо. Желать, чтобы она доверяла мне и делилась чем-то подобным, когда сам не слишком щедр на откровения о жизни. Когда не показываю, сколько боли приходилось испытывать на протяжении всех этих лет из-за отца.