Проклятие Айсмора - Ольга Зима

Он подхватил подол сорочки и, стремглав кинувшись за птицей, едва успел отогнать ее от перстня. Чайка, взлетев к потолку, принялась там кружить и кричать насмешливо. Винир долго гонял ее по комнате, а когда запыхался вконец и сообразил, что мог бы позвать слугу, птица, еще более противно заверещав напоследок и уронив пару перьев, вылетела в окно.

Винир, почуяв непорядок, обернулся — перстня не было.

Ужас от осознания потери сжал горло. Винир моргнул… и проснулся. Понял, что лежит, судорожно дыша, а не бегает сломя голову по комнате. Помедлив и успокоившись, откинул одеяло, спустил ноги с кровати, с усилием опершись на ее край, и подумал: «Приснится же этакий вздор!»

Сунул ноги в туфли и, накинув халат, медленно и осторожно прошагал к окну, приоткрыл створки… и замер, увидев ворона. Позади птицы бесновалось небо, то ли вдали, то ли в ушах грохотала гроза, иссиня-черные крылья ловили отблески молний. Но не это было главным. Птица держала его перстень!

— Отдай! — взвизгнул винир.

Он махнул рукой, вырвать перстень из клюва, но хватанул лишь воздух. Птица пропала. Створки хлопнули, принеся с ветром порцию ливня. Потемнело в глазах, все поплыло куда-то…

Когда винир понял, что снова лежит в своей постели: на спине, в ночном колпаке, безо всяких кожаных туфель и теплого халата, то оставался в ней еще долго. Затем, пощупав руку и осознав, что ничего не происходит — перстень, как всегда, надет на его палец, и нет никаких птиц — недоверчиво огляделся вокруг. Вдруг опять сон?

«Спокойствие. Это все устрицы. Жирные, сочные устрицы. Говорил же лекарь — надо обходиться одной тарелкой на ночь!»

На всякий случай ущипнул себя за руку. Сновидение, само по себе бывшее редкостью, окончательно размылось в памяти. Винир прислушался — что-то все-таки шелестело в темной комнате. Видно, сквозняк, напоенный влагой, проникал из-под плотно закрытых окон, гулял между стен, закрытых драгоценными гобеленами, шевелил тяжелые, золотые занавеси.

Полное отсутствие пернатых воров утешило винира. Сквозняк, прокравшийся под теплое одеяло, не испортил хорошего настроения. Мысли потекли медленно и спокойно…

Ночная буря наверняка завершила то, что готовилось много времени. Расчет на стихию был верным и, заранее предполагая, что как только треснет свая под первым домом, к нему бросятся за помощью, он строго-настрого запретил себя беспокоить.

Нынешний день обещал быть прекрасным. Как всякий результат тщательной подготовки и правильного учета, он должен стать достойным завершением кропотливого труда. Удача не для него. Капризная особа, то — есть, то — нет. Нельзя надеяться на столь ненадежную сваю.

Он крикнул слугу, и тот прибежал сразу, помог одеться, поинтересовался здоровьем и настроением хозяина, порадовался чудесному внешнему виду и внушительному весу.

Приведя себя в порядок, винир глянул в окно. Никаких птиц поблизости не было. Из окна спальни, находящейся на третьем этаже, вид открывался превосходный. Вдалеке край Нижнего Озерного обрывался именно там, где и должен был обрываться после бури и крушений.

Винир не смог сдержать улыбку, представляя, каким идеально ровным будет край города, когда там отстроят новые дома.

Но Айсмор только что пережил ураган, снаружи наверняка много пострадавших — винир понимал, какими взглядами будут его провожать жители. Он расслабил лицо, потом поджал губы и втянул их уголки, создавая сочувствующее выражение. «Я все понимаю, сожалею и разделяю ваше горе», — вот что он собирался показывать весь день. Глянул в зеркало и, приподняв брови, добавил немного скорби.

Держать свое лицо и читать по чужим он научился у бывшего винира. Он очень многому у него научился. После смерти прежнего главы города его вдова первая смогла оценить ум и сообразительность того, кто был поначалу лишь помощником ее супруга: одна ловко и удачно поставленная подпись — и вот уже существует бумага, по которой дом градоначальника, как и власть над городом, отходит его преемнику. А вдова остается с тем носом, что дан ей от рождения.

Потому что все должно быть в одних руках.

Потеряв имущество и доверие к новой власти, вдова бывшего винира переехала жить сначала на край Айсмора, а позже и вовсе на берег. Несколько раз он навещал эту женщину во избежание сплетен.

Помощника себе он нашел как раз в один из визитов к вдове. Тамошние мальчишки с криками и свистом устроили драку с каким-то подростком, судя по оборванному виду — коренным обитателем Нижнего Озерного. Уж неясно, какой волной занесло его к богатым домам Золотых песков. Но винир выяснил и это, понаблюдав за тем, как этот подросток защищался от дюжины кулаков и добычу свою — такого же худого зайца — не выпускал из рук. Приглядывался, вспоминая как, будучи помощником винира, вытаскивал этого мальчишку из волчьей ямы, где тот просидел чуть ли не три дня.

«Из щуренка пескарь не вырастет. А зубастая щука под боком, да прикормленная…» — с удовольствием подумал тогда винир, глядя на этого отчаянного долговязого, и вмешался, когда местные мальчишки взяли над противником верх, повалив его всей гурьбой. Приближаться не было необходимости, драчуны отступили от одного только его голоса.

Потом этот самый долговязый, тогда еще совсем юный — просто Бэрр — без каких-либо прозвищ, был отправлен виниром в город на отдельной лодке. Одного разговора с глазу на глаз, полного обещаний и открывающихся возможностей, хватило, чтобы молодое сердце наполнилось безоговорочной преданностью. Новый помощник проявил себя сообразительным и смелым, учился быстро, но не успешнее, чем сам винир когда-то, что радовало и тешило самолюбие.

Сама судьба не смогла утаить от него верного, как пес, человека. Это сравнение было несвойственно ему, жителю Айсмора, но иногда приходилось пользоваться береговыми словами, когда речь заходила о том, чего от водной стихии не дождешься. Не дождаться верности и преданности от народа, живущего на воде, как от плотвы с сомами!

Только и в драгоценном камне иногда находится изъян, которого не исправить, и некоторую слабость, проявляемую иногда Бэрром, винир тоже вытравить не мог. Правда, проявлялась она в основном в отношении семьи Бэрра, реже — в отношении горожан.

Так же постепенно, как шло обучение Бэрра, в народе за ним закрепилось прозвище «цепной пес винира», а потом Бэрр-мясник. Но это все было так давно, все изменилось с тех пор и еще будет меняться. И сам винир, и Бэрр, и город, на который надо было посмотреть…

Прогнав ленивые мысли о том, о чем думать не было нужды, винир спустился к причалу позади дома, к обожаемой