Мой проклятый Марс - Ксана М

class="p1">– Сделаю нам завтрак, – соскальзываю с постели, но Рид будто бы чувствует, перехватывает запястье, не позволяя уйти. Наши взгляды сталкиваются как две нейтронные звезды, образуя мощнейший межгалактический взрыв. Теперь я не просто слышу, как стучит мой пульс, я ощущаю его каждой клеточкой на коже, которой касаются его пальцы.

– Да, Скай, – отвечает на звонок, не переставая буравить меня взглядом. И держать за руку, кстати, тоже. Будто боится, что не доглядит, и я исчезну. А я не собираюсь, просто… – Наверное, разрядился. Да, не волнуйся, мы сейчас подойдем.

– Что-то случилось? – спрашиваю, когда отключается.

Потому что это «не волнуйся», обращенной к той, которая в принципе волноваться не умеет, напрягает.

– Все в порядке, слышишь? Кто-то разбил окно в вашем доме, но… Ри! – летит в спину, потому что этих слов оказывается достаточно. Как только Макстон ослабляет хватку, вырываю свою руку и, не глядя под ноги, выношусь из комнаты. По лестнице и дороге бегу так же – сломя голову. Потому что всю скручивает от страха. Потому что…

– Пап! – кричу, буквально через несколько секунд сбивая его с ног. Врезаюсь в него, хватаю за куртку. Трогаю, вдыхаю запах. Живой. Здоровый. Ни царапинки… – Что случилось? – заглядываю ему в глаза и то, что вижу в них, – пугает.

Разочарование. Боль. Обида.

Но не понимаю их природы. Почему? Это из-за меня?

– Терри, – голос Скайлер отрезвляет.

Когда поворачиваюсь к подруге, застаю ужаснейшую картину. Дом. Наш прекрасный дом, который я так любила, о котором заботилась, в проектировании которого участвовала, был похож на поле боя. Кто-то разбил окно? Кто-то выбил их все! Но не только от этого все надломилось в груди. Стены дома были залиты краской, будто окроплены кровью, а по центру гаражной двери зияет алая буква «А».

Уши закладывает, и я непроизвольно прижимаю ладонь к животу. Кажется, будто это наяву, и я слышу барабанщика, который сообщает жителям Оза о моем появлении. Воздух сгущается. Люди вокруг – тоже. Не знаю, смогу ли вдохнуть, потому что кажется, что кислорода в легких попросту нет.

– Идем, – руки Скай бережно заводят меня в дом, а мне даже находиться внутри сложно. – Я не стала по телефону… – оправдывается шепотом, когда за нами закрывается дверь. Только едва ли в этом есть смысл, учитывая, что стекла окон вдребезги…

– К-кто такое сотворил?

– Мы не знаем.

– Но думали, может, ты в курсе, – голос отца звучит как обвинение.

И, когда разворачиваюсь к нему, понимаю почему. Он держит в руках клочок бумаги, на котором явно что-то написано. К гадалке не ходи.

– Это было привязано к одному из камней.

Одному из… сколько же их было?

Дрожащими руками разворачиваю послание, с первой же секунды понимая, что оно предназначается мне. Лгунья. Шлюха. Убогая. Та, что врала своему отцу. Никогда не дружила со Стаей. И слушала концерты «Волков», сидя в подворотне «Пульса». Это все обо мне, да. О паршивой дочери, которая недостойна прощения.

– Пап…

– Ты обманывала меня, Тереза.

Не олененок, не Бэмби, не дочка…

– Я-я… – снова солгу, если скажу, что нет. – Прости меня…

– Как ты могла? Я ведь… – его нижняя губа подрагивает; он хочет усмехнуться, но ему слишком больно, – …разве я настолько плохой отец?

– Нет! Нет, что ты, ты замечательный отец! Лучший на всем белом свете! – и нисколько не лукавлю, потому что это правда. И я готова каждую минуту это повторять.

– Тогда почему?

– Я думала, что так ты будешь мной гордиться, – признаюсь еле слышно.

Но знаете тот самый момент, когда все уже плохо?

В этом случае правда больше не спасает.

– Итан все еще у Риверсов. Повезло, что его не было дома ночью. Присмотри за ним, когда вернется, – обращается к Скайлер, – а мне придется отъехать.

– Куда? – вырывается у меня, и я непроизвольно делаю к нему шаг.

– К Сайрусу Риду. Пытаться объяснить то, что я не знаю, как объяснить. – Отвечает, не глядя на меня, а затем, сняв с крючка ключи от машины, выходит за дверь.

Все, что могу – дать, наконец, запоздалым слезам волю. Хватаюсь пальцами за столешницу, но она не помогает, и я все равно скатываюсь по ней на пол. Почти ложусь, но руки Скайлер вовремя притягивают к себе.

– Боже мой, Ри, – шепчет, а я цепляюсь за ее объятия, как за якорь.

Скайлер все понимает. И как мне чертовски жаль. И как невыносимо больно. И как я, не задумываясь, отдала бы все, что у меня есть, лишь бы вернуться в тот проклятый день, когда я впервые солгала отцу. Он разочарован во мне. Ему противно, что я его дочь. Господи, он так зол, что даже ни разу на меня не посмотрел!

– Он простит. Дай ему время.

– Не простит, – хлюпаю носом, качая головой. – Я подорвала его доверие. А ведь мы никогда, никогда друг другу не лгали! Еще с детства поклялись, что всегда и во всем будем друг с другом честными. И что сделала я? Верно, соврала!

– Сейчас не это важно, Ри. А то, каким образом Стадо это провернуло. Всюду по поселку камеры, но ни одна в эту ночь не работала.

– Стадо? – всхлипываю, поднимая на подругу взгляд. – Но Кайли ведь в больнице…

– Зато ее злодейская шайка – нет. К тому же, никто не мешает стерве отдавать приказы, лежа на больничной койке.

Стая. Записка. Все так очевидно, а я…

Вздрагиваю, когда что-то с силой ударяет по столу. Макстон едва не пробивает кулаком столешницу – так чертовски сильно он зол. Бросает на меня короткий – казалось бы, слишком короткий – взгляд, но я все равно все понимаю. Ярость, которая горит в нем в этот момент, невозможно не заметить. Она такая же, как тогда, той ночью на остановке – дикая, необузданная, сжигающая за собой все живое. Превращающая все в пепел.

– Макстон! – выбегая за ним, едва ли глядя перед собой, вписываюсь в косяк. Плевать. Не это сейчас важно. Боль в плече можно и перетерпеть. – Макстон, стой!

– Иди в дом, Ри!

– Не пойду, пока мы не поговорим! – Я тоже, черт возьми, умею быть упрямой!

Молчит, даже и не думая останавливаться. Поэтому делаю первое безумное, что приходит мне в голову. Кричу, «подворачивая» правую ногу, а когда Макстон вспоминает про хищнический инстинкт ото всего и всех меня защищать, цепляюсь за его куртку так сильно, как только могу.

– Какого ты…

– Я никуда тебя не пущу. Не позволю наломать дров.

Но это его вряд ли волнует. Желваки на его скулах раздуваются сильнее, как и ноздри, и он грубо, хоть и осторожно скидывает с