Между Пламенем и Тьмой. Академия Пограничья - Лена Бутусова

– От чего? – аппетит у меня разом пропал, и я просто прижала яблочко к груди.

– В первую очередь от самого себя.

– Ты же мой Хранитель, – я нахмурилась. – Мой ангел.

– Разве что падший… – Тарлан усмехнулся с горечью.

Я снова хмурилась, чувствуя недоброе:

– Ты хотел объяснить мне, что ты такое. Так, чтобы доходчиво.

– Знаешь, что это за дерево? – командующий кивнул на яблоню, с которой я сорвала плод.

Я лишь чуть повела головой, но ему и не требовался мой ответ.

– Это Актара, Мировое Древо, Древо жизни – у нее много имен. Смотри…

С этими словами Тарлан сорвал с ветки один из наливных ярко-красных плодов. Не прошло и секунды, как яблоко в его руке сморщилось и почернело, превратившись в кусочек гнили.

Я едва сдержалась, чтобы не выбросить плод, который прижимала к груди. Посмотрела на него со страхом и отвращением, но он оставался совершенно нормальным, таким же сочным и ярким, как и остальные на ветках дерева.

– Дело не в плодах, дело во мне, – Тарлан заметил мои метания. – Я не могу взять в руки плоды Древа жизни.

– Как и Пурбу… – я проговорила изумленно.

Крылатый кивнул:

– Да.

– Я видела Тьму в твоих глазах, – я внимательно изучала красное яблочко, словно ждала, что в моих руках оно точно также вдруг разом сгниет. – Лукас сказал, что ты… – я закусила губу, не в силах произнести это.

Перевела взгляд на крылатого. Он смотрел спокойно, словно смирившийся осужденный перед оглашением приговора.

– Одна из тварей Пустоты? – дернул губой.

Я молча кивнула.

– Да, я рожден в Пустоте – из Пустоты.

Он сказал это так запросто, словно говорил: «Да, я родился на морском побережье в семье рыбака». И что-то показалось мне в этих словах неправильным:

– Но разве Пустота может создавать что-то новое? Тем более, новую жизнь, – я недоверчиво прищурилась. – Лукас сказал, что она умеет только разрушать. Мне кажется, ты чего-то не знаешь о себе, крылатый.

– Возможно, – Тарлан хмыкнул и отбросил яблочный трупик в сторону. – Вообще Лукас стал не в меру болтлив в последнее время. Никогда раньше за ним не замечал такого.

– Возможно, – я эхом повторила за наставником.

– Ладно, пожалуй, на сегодня тебе хватит откровений, – он посмотрел на меня, сразу смутился и отвел глаза в сторону. – У тебя сегодня еще занятия по расписанию, ты и так уже загуляла Знаковую систему, а Мэтр Пиквик не любит прогульщиков.

Ни на какую Знаковую систему я, разумеется, не пошла. Быстренько заглянула в столовую и то только потому, что Тарлан довел меня прямо до ее дверей, настрого наказав подкрепиться. А сам куда-то ушел, объяснив неотложными делами по охране Рубежа – дело близилось к вечеру.

Есть мне не хотелось совершенно – мысли в голове носили по кругу, словно взбесившиеся хомячки. Я буквально силой заставила себя проглотить какой-то суп-пюре и направилась к себе в комнату, намереваясь несколько часов побыть в тишине и одиночестве, и как следует подумать.

Не тут-то было.

Еще на подходе к двери меня заставили насторожиться даже не звуки, раздающиеся из-за нее, а какое-то необычное струение чего-то… наверное, это была магия.

Я подошла тихонько, замирая от тревожного предчувствия, и осторожно – одним глазком – заглянула в щелку. И тут же распахнула глаза на всю ширь. Сердце принялось проворачиваться в груди, точно ребенок, который вот-вот собирается появиться на свет.

Нет, звуками, привлекшими мое внимание, не был характерный скрип кровати. Любовники стояли на полу. Все трое.

Они расположились на свободном пространстве между кроватями, чуть по диагонали, поэтому я могла рассмотреть происходящее во всех подробностях. На коленках посреди комнаты стояла та самая скучная, похожая на серую мышь преподавательница истории, а по совместительству новая наставница моего Дениса. Милана Вамп не сочла нужным раздеваться. У нее лишь была расстегнута форменная рубашка на груди, и чуть приспущены форменные штаны. А сзади к ней удобненько пристроился мой муж.

И нет, никакой метки Вечных пар на его левой лопатке я не увидела. Впрочем, я смотрела не на лопатки. Я смотрела на до боли знакомые ягодицы, которые на протяжении прошедших двадцати лет видела и в спальне, и в душе. Такие неидеальные – потерявшие юношескую упругость, поросшие темными волосами, – но такие родные ягодицы. Эти ягодицы ритмично двигалась взад-вперед, играя мышцами – Денис трахал свою наставницу.

Третьим в этой компании был Нард Валлис. Он стоял перед Миланой лицом ко входу и увлеченно пихал ей в рот свой член. Вся возня проходила в тишине, любовники не переговаривались, только Милана чуть покряхтывала в такт толчкам Дениса, да Нард чуть причмокивал губами от удовольствия.

Горло перехватило, в груди прорвалась ледяная дыра.

Я шагнула внутрь комнаты, открыла рот, но так и замерла, не зная, что делать. Кричать? Изобличать изменника? Но голос пропал, мне едва хватало воздуха на мелкие судорожные вздохи.

Вот, Денис с рычанием сгреб в пригоршни голые груди своей наставницы-любовницы, сдавил, прижал женщину спиной к себе, заставив сильно прогнуться в пояснице и еще больше отставить зад. Милана охнула, вероятно, когда член Дениса достал слишком глубоко, и выпустила изо рта член Нарда. Тот зашипел, когда она царапнула его достоинство, и поднял глаза на дверь.

А там, на пороге, стояла я. Хлопая глазами и пытаясь сделать вдох. Нард хитро прищурился и поднес палец к губам. А потом легонько помахал ладонью, словно прогоняя назойливую мошку от лица.

На ватных ногах я шагнула из своей комнаты и очень осторожно прикрыла за собой дверь. Чтобы не помешать.

В голове было очень звонко, перед глазами плыло и качалось. Я пошла куда-то, не очень понимая, куда именно иду. И только чувствуя все возрастающую пульсацию и тепло на левой руке. Там, где трепетало в такт биению сердца подаренное Тарланом колечко. Наверно, так крылатый пытался поддержать меня, но мне в тот момент было не до крылатого и его поддержки. Мне вообще было не до чего. Я просто шла, машинально переставляя ноги.

Вот ведь как бывает. А я-то ведь думала, что со мной такого точно никогда не случится. Что мой Диня, пусть и не самый идеальный, но мой. От корки до корки.

В памяти как назло ярко всплыли все его претензии и оговорки последних дней:

«Ты никогда не