Соль и тайны морской бездны - Эбби-Линн Норр

на полу, усыпанном осколками всех форм и размеров. Она нагнулась и подобрала длинное, отвратительное на вид голубое лезвие. Повернув его в руке, она протянула его мне тупым концом. – Твой народ будет продолжать мучиться, пока ты не решишься.

Я тоже поднялась на ноги, мой подбородок подрагивал. Взяв осколок, я уставилась на его острый край и представила, как он рассекает кожу, проливает кровь, обрывает жизнь.

Внутри у меня зашевелился страх, какого я никогда не чувствовала прежде. Он походил на набирающую силу волну. Я страшилась того, что должна была сделать, и того, кем стану, если все же это сделаю.

Шалорис подступила на шаг ближе.

– Подумай о страдании, подумай о безумии, о брошенных детях. Все это сделала я. Я.

Над нашими головами раздался треск и протяжный стон, а потом с потолка сорвался и вдребезги разбился за спиной Шалорис еще один сталактит. Брызнули аквамариновые осколки, заскользили по полу и остановились у ее ног.

Шалорис подступила еще ближе, так близко, что могла бы меня обнять. Она подняла подбородок, открывая горло. Пальцем она приподняла сверкающее лезвие в моей руке и направила его кончик на свою шею.

Моя рука крепко сжала тупой конец. Сердце бешено заколотилось. Я с усилием втягивала носом воздух. Кожа стала липкой от пота, во рту пересохло. Я прижала острый кончик к ее коже.

Шалорис закрыла глаза и ждала.

Лезвие дрожало, а я колебалась. Тонкая струйка крови текла по ее горлу, я смотрела, как она прокладывает себе путь вниз, и в глазах у меня все расплывалось от слез.

Глаза Шалорис резко открылись. Она дернулась, одна рука взлетела к моей, и она всем телом подалась вперед, нацеливаясь шеей на лезвие.

– Нет, – вскрикнула я, разгадав ее замысел. Я отдернула лезвие от ее горла и с воплем отшвырнула в сторону. Крик был такой силы, что застучало в голове. – Я не убийца!

Лезвие ударилось о стенку аквамарина, но звука разбивающегося кристалла не последовало. Вместо этого раздался всплеск, затем журчание, а потом ничего.

Глаза Шалорис округлились, и мы обе посмотрели туда, куда я бросила лезвие. Там на стене виднелось мокрое пятно, и к полу, влажно поблескивая, устремилось несколько ручейков. На аквамариновом полу образовалась небольшая лужица.

Я в недоумении уставилась на нее.

Слева от нас что-то глухо ухнуло. Приглушенный звук, непохожий на скрежет ломающегося камня. Там снаружи двигался какой-то темный силуэт, да не один, а два. Последовало еще несколько ударов. В стене появилась трещина и по неровной траектории потянулась от пола к потолку. Мелкие осколки и обломки покрупней стали падать вокруг нас. Острые концы сталактитов наверху задрожали, грозя упасть и пронзить нас насквозь.

Я наклонилась, подобрала большой кусок аквамарина и всмотрелась в него. Я переводила взгляд с мокрого пятна на полу на камень в моей руке и обратно.

– Юмелия сделала этот камень из морской воды, – пробормотала я. Мои глаза сузились. Обращаясь к камню, я прошептала: – Возвращайся к своему обычному состоянию.

Камень резко обернулся водой, забрызгав пол у наших ног.

Мы с Шалорис уставились друг на друга. Она замотала головой.

– У тебя кончается время.

Еще несколько глухих ударов по стенке слева разнеслись по всему внутреннему пространству. Я услышала, как кто-то очень тихо зовет меня по имени.

– Убийства здесь сегодня не случится, – заявила я Шалорис. – Убив тебя, я не сниму заклятья, иначе Юмелия убила бы тебя еще тогда, а не упрятала в этой гробнице. Этот камень поддерживал в тебе жизнь и заклятье сирены. Нам с тобой нужно поработать вместе, чтобы покончить с ним так же, как вы создали его вместе с сестрой.

Шалорис склонила голову набок и наморщила лоб.

Я закрыла глаза и увидела Юмелию, ее перекошенное от ярости лицо, текущие через нее стихийные силы в тот миг, когда она вызывала морскую воду сквозь землю и делала ее твердой, заключая в саркофаг сестру. Нике ошиблась. Мне не пришлось быть сильнее элементаля, построившего эту хрустальную клетку.

Я увидела свою маму уходящей в Балтийское море, ее лицо, застывшее белой страдальческой маской, в тот момент, когда она отдавалась на волю волн и оставляла меня, убитую горем, на пляже. Я видела лица милых малышей, хватающих пухлыми ручонками пустое место в поисках утешительного материнского прикосновения. Я видела Антони, глядящего на простирающийся перед ним голубой океан.

Внутри у меня что-то шевельнулось. Толчок был мощный, как землетрясение, но это было приятное чувство. В моей памяти непроизвольно возникло лицо. Оно было любимо мною, но черты его померкли, и спустя долгие годы память подводила меня. Это лицо я видела очень-очень давно и не понимала, почему вижу его теперь, но сердце от этого воспоминания расцвело, словно роза в жаркий летний день.

У этого человека была медно-рыжая борода и смеющиеся карие глаза. Мой отец, Натан. Я почти чувствовала, как меня держат его сильные руки, почти слышала его прекрасный тенор, которым он пел мне.

Всплыло еще одно воспоминание, будто отцовское лицо стало лишь верхушкой очень большого движущегося массива. Это воспоминание я бережно хранила и никогда не тревожила до сего момента. Я была еще слишком юна, чтобы иметь право на него, несмотря на то что оно было моим.

Я была еще крохой, наверное не старше года. И я в своей кроватке слышала, как отец зовет маму. Была ночь. Более взрослая Тарга уже знала, почему она ушла, но Тарга-малышка могла лишь почувствовать по отцовскому голосу его замешательство и страх. Папа вошел в мою комнату и взял меня на руки вместе с одеяльцем. Он укачивал меня, прижимая к груди. Сердце его сильно колотилось, дыхание сбилось. Со мною на руках он вышел из дома и спустился по ступеням крыльца двухэтажного дома на улицу. Это был дом, где я родилась прямо на полу ванной.

Отец звал маму, вглядываясь то в один конец улицы, то в другой. Он звал все громче. Из окна наверху кто-то начал ругаться, но он не обращал на это никакого внимания.

Потом откуда-то с улицы позади нас послышался голос мамы. Отец повернулся, и я почувствовала, как он, едва не пошатнувшись от облегчения, поплелся по улице. Звук бегущих по тротуару шагов становился громче, но то был шум, издаваемый не подошвами обуви, а шлепанье босых ног… босых мокрых ног.

На мое лицо упали две теплые капли. Тогда я еще не поняла, что это, зато понимала теперь. Мне было хорошо известно, что такое слезы, но то всегда были русалочьи слезы