Когда она расцветает - Габриэль Сэндс

— Мы знаем, что ты не умеешь прощать, — говорит Рас.

Мы ждем, когда он озвучит свое обязательство. Без Наполетано это будет намного сложнее.

— В этом году мне тридцать два, — наконец говорит он, стряхивая ворсинку с ноги. — Моя мать умерла, когда мне было пятнадцать. Иногда я говорю себе, что пора двигаться дальше. Я даже не могу вспомнить, каково это — быть любимым ею. Но я помню жгучую ярость, когда увидел ее тело, и клятву, которую я дал, чтобы заставить его заплатить.

— Мне хорошо знакомо это чувство, — говорю я.

Он выдерживает мой взгляд и кивает. — Пришло время перемен. Я помогу тебе.

Напряжение в комнате спадает.

Я передаю ему папку с информацией о нашей безопасности в комплексе. Он пролистывает его.

— Я проверю вашу установку здесь и дам Расу список предложений, — говорит он, прежде чем сунуть папку под мышку. — Когда я вернусь в Неаполь, я смогу начать сажать семена. Вам нужно дать им время, чтобы вырасти.

— Не только время. Нам нужно дать им удобрения, — говорю я. — Мне нужно продемонстрировать семьям, что я могу вести нас лучше, чем Сэл.

— Ты не можешь этого делать, когда ты его рабочая лошадка, — говорит Наполетано. — Поток денег с Ибицы должен быть остановлен.

— Если мы перестанем платить, он скажет своим поставщикам прекратить поставки товаров, — говорит Рас. — Наша выручка сократится вдвое в одночасье.

У нас по-прежнему будут законные предприятия — рестораны, отели, клубы, — но им нужны клиенты. И они иссякнут, как только пройдут слухи, что наркотики на Ибице вдруг стали труднодоступными.

Есть только одна вещь, которую мы можем сделать. — Нам нужно найти нового поставщика. Полностью вычеркни Сэла.

— Это означало бы начало его конца, — говорит Наполетано. — Если его поставщики узнают, что он не может контролировать своего самого богатого капо, они потеряют доверие. Это только вопрос времени, когда они откажутся от него и согласятся работать напрямую с вами.

— Мы должны найти правильного партнера, — бормочу я. — Сэл слишком хорошо связан с марокканцами и алжирцами. Они не обратятся к нему, пока я не докажу свою силу. Я должен идти дальше. Колумбийцы? Но зачем им делать ставку на меня, особенно когда мне нужны только их запасы, пока поставщики Сэла не отвернутся от него? Нет, мне нужно временное решение.

— Один сидит у бассейна, — говорит Наполетано. — Основной бизнес Гарцоло — кокаин.

Предчувствие скользит по моему позвоночнику.

— Ты можешь пройти через американцев, — говорит он, в то время как мой пульс становится громче в моих ушах. — Попроси у них несколько поставок, чтобы переждать тебя. Они согласятся, потому что у тебя есть то, что им нужно.

— Валентина, — говорит Рас.

Ее имя кажется совершенно неправильным, вылетающим из его рта. Как я могу продать ее целиком, если мне даже не нравится слышать, как кто-то, кроме меня, произносит ее имя?

Но я не могу найти недостатка в предложении Наполетано. Работает, чисто. Отправив ее к отцу, я получу то, что мне нужно, чтобы поставить мат Сэлу, и как только я стану доном, у меня будет множество способов заставить Гарцоло заплатить за то, что он сделал с Мартиной.

Это прямой путь ко всему, чего я когда-либо хотел.

Почти все.

Я поднимаюсь со своего места. — Если ее отец захочет ее вернуть, он найдет способ достать для нас все, что нам нужно.

* * *

С того момента, как я узнал, кто такая Але Ромеро на самом деле, я понял, что есть хороший шанс использовать ее в качестве рычага, и все же это знание не облегчает бремя, которое я чувствую, покидая свой офис.

Это идеальный план. Настолько просто, что на бумаге это кажется слишком легким, но почему-то кажется, что это самое сложное, что я когда-либо делал.

Мои ноги несут меня в комнату Валентины. Я не знаю, почему я иду к ней. Сомневаюсь, что новость о том, что я намерен нарушить свое обещание, смягчит удар, но почему-то мне все равно хочется. Мы провели все время, что знали друг друга, врали друг другу. Правда не будет сладкой, но, по крайней мере, она будет реальной.

Я достаю из кармана ключ от ее комнаты и вставляю в замок. Она будет плакать, когда я скажу ей, что собираюсь с ней сделать. Черт. Ее слезы заставляют меня чувствовать себя самым несчастным человеком в мире.

Когда я захожу внутрь, ее там нет. В ванной работает душ, из-под двери медленно просачивается пар. Я подхожу к окну, которое она так ненавидит. На воде несколько парусников, но ветра почти нет, и они двигаются медленно. Я долго смотрю, как они плывут, и все равно льется душ. Что она там делает?

Проходит еще несколько минут, и я решаю проверить ее. Насколько я знаю, она пытается утопиться. Эта мысль толкает меня в ванную.

Я вижу ее силуэт сквозь матовое стекло и подхожу ближе.

А, вот она.

У меня пересыхает во рту, когда я понимаю, что она делает.

Она прижата к одной из стен душевой, широко расставив ноги, одна рука на защитной перекладине, а другая прижимает насадку к киске. Ее глаза зажмурены. Я смотрю, как ее губы раздвигаются в стоне, который поглощает звук бегущей воды.

Каждая капля крови внутри моего тела устремляется к моему члену. Я чувствую легкое головокружение. Это не имеет ничего общего с гнетущей жарой в этой крошечной комнате, и все, что связано с ней. Ее живот сжимается, и она царапает стену, приближаясь к оргазму.

Когда ее рот шевелится, я ее не слышу, но читаю по губам.

Это мое имя она стонет.

Нечеловеческое рычание разрывает мое горло. Я никогда не хотел женщину так сильно за всю мою богом забытую жизнь.

Она это слышит. Ее глаза распахиваются, и она замечает, что я стою прямо там. Я пытаюсь дышать, но не могу. Как будто последний кислород в комнате исчез.

Вместо того, чтобы остановиться, она откидывает голову назад и кончает прямо передо мной, ее взгляд устремлен на меня.

— Черт, — выдыхаю я.

Она дрожит, прижимаясь к стене, пока я пытаюсь заставить свои пальцы работать как следует. Раньше я никогда не ненавидел рубашки на пуговицах, но сейчас я их ненавижу.

Мои глаза жадные. Они тянутся по ее тяжелой груди, изгибу ее талии, толщине ее бедер… Трахни меня.

— Почему ты здесь? — она спрашивает.

Бросаю рубашку на пол и расстегиваю ремень.

— Я пришел поговорить, — хрипло говорю я. — Ты слишком долго тянула.

Ее пальцы сжимаются на предохранительной планке. —