Рыцарь Спиркреста - Аврора Рид

хорошо? — Я встречаю его взгляд прямо, твердо. — Ты получил то, что хотел — ты победил. Ты сможешь рассказать всем своим крутым друзьям, что трахнул заносчивого префекта, вычеркнуть еще одно имя из своего дурацкого пари. Ты можешь сказать им всем, что я была в отчаянии, что ты сделал это только из жалости, можешь использовать все оскорбления, которые есть в твоем репертуаре — мне все равно. Просто держитесь от меня подальше.

И с этими словами я ухожу, останавливаясь только для того, чтобы забрать свой блокнот, и ухожу, не оглядываясь.

Никто

Эван

Наступает вторник, а Софи не появляется. Это не совсем неожиданно — отнюдь. Я был бы в шоке, если бы она появилась.

Она ясно дала понять, что намерена избегать меня. Но если она действительно хотела, чтобы я исчез из ее жизни, ей, наверное, не стоило позволять мне трахать ее сзади и кончать на нее. Потому что сейчас я не хочу ничего другого, кроме как сделать это снова.

Снова и снова.

Какая бы стратегия ни стояла за этим шагом, я полагаю, что могу ее понять. В ту ночь я заставил ее кончить своим ртом, так что она, вероятно, решила, что я преследую ее, чтобы получить причитающийся мне оргазм в ответ. Это было бы совсем как с Софи — считать, что секс происходит точно так же, как шахматный матч, когда два противника стоят друг напротив друга на доске и по очереди делают ходы друг против друга.

Что она опять сказала?

— Ты выиграл.

Как будто секс с ней — это победа, способ набрать очко против нее.

Если я чему-то и научился за этот год, так это тому, что такая умная Софи иногда может быть чертовски глупой.

Секс — это не шахматная партия, в которой один человек выигрывает, а другой проигрывает. Софи не уступила мне победу, как она, очевидно, считает. Она не позволила мне выиграть битву только для того, чтобы закончить войну.

Совсем наоборот.

Если я и раньше хотел Софи, то, трахнув ее, я захотел ее еще больше. Потому что сейчас я думаю только о том, как заставить Софи стонать и выгибаться на мне. Скользить пальцами по ее киске, чувствуя, как она мокрая и готовая ко мне. Я трусь членом о ее киску, о ее грудь, просовываю его между ее надменных губ. Все, о чем я могу думать, — это то как я ее жёстко трахаю, чтобы она чувствовала себя такой же сломленной, как я, когда она трахалась со мной и отказывалась смотреть на мое лицо.

Но я хочу гораздо большего.

Несмотря на всю ее жестокость, я все равно хочу доставить ей удовольствие. Я хочу, чтобы Софи корчилась и стонала под моими руками, губами, языком. Я хочу, чтобы Софи извивалась на мне, чтобы я трахал ее долго и медленно, чтобы она болталась на грани оргазма как можно дольше, чтобы она кончила так сильно, что увидела звезды.

И я хочу проникнуть под кожу Софи.

Мне надоело быть тем, кто теряет самообладание рядом с ней, быть чертовски неловким, пока она стоит там в своей безупречной форме, с прямой осанкой и презрительным взглядом. Я хочу быть тем, кто хоть раз устроит ей разнос. Я хочу смять ее, как лист бумаги, и исписать ее.

Поэтому во вторник, несмотря на то, что я полностью ожидал ее неявки, я все равно не могу не выглядывать из окон и не ходить вокруг, ожидая того, чего не произойдет. Я сжимаю и разжимаю кулаки и скриплю зубами так сильно, что у меня начинает болеть голова.

Я договорился с собой не писать ей, и я этого не сделал. Часть меня не хочет доставлять ей удовольствие тем, что она будет отмахиваться от моих сообщений, а ведь именно так она и поступит. Часть меня хочет, чтобы Софи была на другом конце телефона, смотрела на свои уведомления и удивлялась, почему я не написал ей.

Я хочу, чтобы Софи была такой же неугомонной, как я, хочу, чтобы она сидела и страдала, как я.

Но в глубине души я понимаю, что это маловероятно. Софи не стеснялась говорить мне, что ей нравится кто-то другой. Если это правда, то что я могу с этим поделать? Это не романтический фильм, я не собираюсь гнаться за Софи в аэропорт и заставлять ее выбрать меня вместо того, кто ей действительно нравится.

Если она говорит правду, то тот, кто нравится Софи, вероятно, является всем тем, что она хочет видеть в парне. В то время как я символизирую все, что она ненавидит. Поэтому, конечно, Софи никогда не выберет меня.

Если бы я был умным, я бы поступил именно так, как она сказала, и держался бы от нее подальше.

За одним исключением.

Логическая сторона моего мозга и голодная сторона врезаются друг в друга в оглушительном грохоте хаотичных мыслей. Каждая мысль звенит словом "кроме".

Софи не хотела меня целовать, но ведь это она по пьяни притянула меня к себе на той вечеринке и поцеловала первой.

Софи любит кого-то другого, если не считать того, что она поцеловала меня в канун Рождества, позволила мне опуститься на нее и кончила так сильно, что ее бедра все еще дрожали, даже когда она отвергала меня.

Софи ненавидит меня, хотя именно она вчера инициировала секс и позволила мне трахнуть ее об отброшенный стол в буфете актового зала.

Я должен отказаться от Софи, но, черт возьми, не могу заставить себя это сделать.

Потому что хотеть Софи — это хуже, чем жажда, голод или желание. Это глубокая, пожирающая потребность, неоспоримая и всепоглощающая. Каждый вечер, когда я ложусь в постель и закрываю глаза, темнота за веками наполняется ее образами, ее волосами со строгим пробором по центру, ее темно-карими глазами, ее ртом, открывающимся навстречу моему, ее хриплым голосом, вырывающимся короткими вздохами.

Раньше думать о Софи было приятно, а теперь это возбуждает. Я уже даже не пытаюсь сдерживать свои фантазии. Я представляю ее в своих мыслях в таких сценариях, что мне становится так тяжело, что не остается ничего другого, как прикоснуться к себе. Но то, что голова постоянно заполнена этими образами, не помогает, а только заставляет меня жаждать ее еще больше.

Вот так я и оказываюсь в таком положении: телефон выключен, чтобы не было соблазна написать ей сообщение, я вышагиваю по дому в надежде, что она