Скальпель для шейха - Катерина Снежная

— Вернись! Я сказал на место!

В это время перерезали полую вену прямо перед входом в сердце, и кровь хлынула внутрь тела, заполняя грудную полость, выхлестываясь, брызгая на костюмы и заливая пол.

Остальные операции я делала на автомате, не заметила, как покалывают пальцы, когда откачали кровь и заполнили раствором, сохраняющим органы. Как засыпали брюшную полость донора колотым льдом. Органы Кристины были вырезаны, промыты и бережно уложены в стерильную емкость. Я, слишком потрясенная, не могла не думать о ней.

Как она погибла? Понятно, что многие сотрудники, работая в такой структуре, как «Сафино», имели более глубокое, а главное — грамотное понимание о современном донорстве. Эти люди понимали, своей смертью они могут спасти не одну, а несколько жизней. Даже после, неся в мир добро через других людей. И если бы не упорное сопротивление Мэдокса, не была бы так удивлена. Донор не звезда, не светское лицо и не член богатой семьи, не желающей огласки. Или нет? Времени на рассуждения не оставалось, они приступали ко второй части операции.

Руфус.

Накануне у него поднялась температура, отказали почки, он находился на диализе и впал в кому. На время операции мы с Мэдоксом забыли разногласия, работая слаженно, как единая команда под негромкую музыку, льющуюся из динамика плеера.

Все шло как по маслу, сделали разрезы, печень, на счастье, не запуталась в рубцовых тканях, выглядела травмированной, уменьшенной, но добраться до нее оказалось нелегко. Команда углубилась в брюшную полость, откачала пять литров жидкости, называемой «асцит», что являлось нормой для таких видов поражения. Оценили ее. Ведь сколько бы ни делали снимков МРТ, никогда не знаешь, что внутри. И, несмотря на кровавость операции, та прошла успешно. Когда же дело дошло до почек, Мэдокс, до этого по плану занимающийся своими органами, зашипел на меня.

— Удаляйте все.

Я не поняла его, замерла, наблюдая, как с кончиков пальцев стекает кровь Руфуса.

— Обычно же оставляем.

Если орган может работать, почку досаживали на намеченное с точки зрения врача место, не трогая старую, это могло со временем, когда часть нагрузки будет снята, восстановить орган.

Я проигнорировала его и закончила зашивать.

Почка ожила, начав вырабатывать мочу, и уже собралась снять второй зажим, как тот грубо схватил меня за запястье, едва не опрокинув на реципиента.

— Если ты сейчас же не вырежешь старую почку, клянусь тебе, это будет твоя последняя операция. Ты поняла? — проклекотал он, грозно зыркая глазами.

Пациент от такого действия не приобретал никаких выгод. Более того, мог получить в будущем ущерб, если по каким-нибудь самым разным причинам донорская почка откажет.

Мне стало совершенно нечем дышать от злости. Надоело, я долго вела себя, как хорошая девочка. Нервы на пределе, усталость добила, и я, едва дыша, испепелила Мэдокса взглядом, выкрикнула:

— Ты принес клятву Гиппократа!

Этот араб выглядел, как обезумевший маньяк, даже по тем кусочкам кожи, что были не закрыты маской, шапкой и костюмом, виднелось, что он в ярости.

— Вон! Пошла вон, сука! — он начал пихать меня к двери, пока не выставил прочь, захлопнув дверь.

Вопил он так, что слышал весь этаж.

— Не пускать на порог!

Нервы вконец сдали, и, сев на корточки, я зарыдала. Разве возможно работать в таких условиях? И сколько? Подбежали медсестры, персонал, кто-то принес воды.

В операционной оставалось зашить Руфуса и доставить в реанимацию. Я кое-как поднялась. Взяла себя в руки и пошла заполнять бумаги и отчет о проделанной работе, ненавидя Мэдокса до глубины души.

Покончив с бумажной волокитой, когда стемнело, усталая, я притащилась домой, считая, что прошел один из самых тяжелых дней в жизни. Но раз пациент жив, не самый тяжелый. Хорошо, что это скоро закончится.

Андрея не было дома, и это казалось к лучшему, потому что то, что произошло, заставляло серьезно задуматься о том, чем именно занимаются в компании «Сафино». Почему у тех доноров, что попадались мне, были отношения с реципиентами? Зачем удалять почку? Почему Кристина? Совпадение?

42

Андрей гордился собой и настолько же ненавидел новую работу, возвращаясь с ночной смены несколько недель спустя. Работа в закрытой лаборатории, располагающейся под парковочными уровнями клиники, казалась ужасной.

Когда Вера объяснила ему, что должность помощника лаборанта, на английском звучащая довольно заковыристо, подразумевает хороший трамплин для начинающего фармацевта, он ничего, кроме разочарования, не испытал. Биофизические исследования интересовали его меньше всего. И чем они там занимались, не хотелось ни понимать, ни знать.

Работая по ночам, он мыл пробирки, полы, выполнял самую грязную неквалифицированную работу и ненавидел Марса Брицкрига. Он не мог выносить каждый сантиметр искусственно освещённого стерильного подвала. Помещение находилось даже ниже уровня морга. Ниже, наверное, были только технические этажи. Что за радость, будучи целиком экипированным в защитный костюм небесно-голубого цвета, учиться готовить препараты для микроскопов и выносить мусор в специальное помещение, где находилась мусоросжигательная печь?

Мусор состоял из останков мышей, иногда собак, кошек и других подобных лабораторных отходов. Мешков за день скапливалось великое множество. Работа проще некуда — возьми, унеси, загрузи в печь, сожги, а затем по новой. Между делом всё остальное. Волоком он тащил тяжёлые чёрные пластиковые мешки по кафельному полу длинного коридора, за стенами которого через стёкла можно было разглядеть полки, на которых стояли залитые растворами стеклянные банки разных форм и размеров. В них находились демонстрационные образцы воздействия бактерий и препаратов на человеческое тело. Можно увидеть массу зародышей самой различной стадии развития, ноги и руки, человеческие головы, разделённые на ломти толщиной в несколько сантиметров, безликие торсы, мужские и женские, разрезанные пополам и плавающие в формалине.

Здесь, как ни в одном другом месте, ощущалось, что внутренняя часть науки, как и любой зад, не имеет чистого обзора. Для неподготовленного человека, не медика, зрелище казалось кошмарно-тошнотным, и он старался не смотреть лишний раз по сторонам.

Андрей дотаскивал груз до печи, отодвигал металлическую заслонку и запихивал в ревущую огненную пасть очередной тяжёлый мешок. Иногда он чувствовал сквозь перчатки и мешок чьи-то конечности, стараясь об этом не думать и не гадать, рука это или нога. Задаваясь одним важным, но крайне возмутительным вопросом: разве он подобное заслужил?! Разве он об этом мечтал?

С Верой он виделся теперь только мельком утром, когда приходил со смены, а она уже уходила на работу. Жизнь перестала казаться сказкой. На Полину времени не оставалось совсем. Но всё равно душу грела мысль, что скоро выходной, и вот тогда они оторвутся по