Половина пути - Юля Тихая

Ей так нравилось зарываться в эти кудри пальцами…

Девушка не плакала. Она лежала неподвижно, только ноги дёргались в такт мужским толчкам. Бесконечно долгое время Ольше казалось, что бедняжка уже умерла. Чернота сгущалась, запах курева смешивался с запахом горелого мяса, по рукам текла сукровица, а у неё ведь — косы, красивые косы, ниже поясницы, гладкие тёмные волосы, и в них синие атласные ленты, и эти ленты так нестерпимо блестели.

Потом чернота забрала и ленты тоже, и несколько благословенных мгновений Ольша плавала в тишине и покое, как будто снова стала ребёнком в колыбели. А потом она проснулась.

Светлый потолок, плохо различимый в темноте. Она шарила по нему взглядом, силясь разглядеть жёлтые пятна от текущей крыши. Они были где-то здесь, на потолке, четыре кривых пятна, наплывающих друг на друга, одно из них похоже на цветок, а вокруг россыпь чёрных точек от плесени.

Она осторожно села, ожидая взрыва боли, но боли не было. Ольша лежала на кровати, укрытая двумя одеялами, вокруг — не та каморка на базе, в которой она очнулась в прошлый раз, а гостиничная комната, и рядом мирно сопел Брент. Он лежал на боку, смяв расслабленное лицо сунутым под голову кулаком.

Сон. Это был просто кошмарный сон.

Ольша утопила лицо в ладонях. Она снова висела в углу и смотрела со стороны, как девушка, болезненно похожая на неё саму, трёт виски и трясётся всем телом. Истеричная слабачка, днём даже на член взглянуть не захотела, кислое лицо сделала, обидела единственного человека, которому хоть каплю на тебя не насрать. Только и знает, что реветь! Пора бы уже взять себя в руки, наконец, дать ему нормально, чтобы понравилось, чтобы остался довольным. Ныть только хватит, ныть и сопли размазывать, не ты первая — не ты последняя, надо прекратить это всё, пока ему окончательно не надоело.

И Ольша снова полоснула себя огненной «иглой» по предплечью. И ещё раз, и ещё. И ещё, и ещё, и ещё, и ещё, и ещё, и…

Глава 20

Она так и не смогла уснуть: стоило закрыть глаза, как отвратительный кошмар возвращался, и в нём правда мешалась с ложью так причудливо и странно, что в эту смесь очень трудно было не верить.

Ведь горная дорога была. И гнетущее чувство преследования, и глупая попытка бежать, и падение у самого обрыва. Правда, она не смогла бы тогда перепрыгнуть не то что канал, даже самую мелкую лужу, потому что тело не слушалось, а она машинально сдирала корки с лица, и светлая кровь, алая-алая, капала прямо в пыль.

И ожог был. И запах горелого мяса был. И взорвавшийся в руках огонь. Всё это было по отдельности, но сон слепил образы вместе.

Синяя лента была. Ольша любила свои косы, долго не хотела стричь, и Лек дёргал её за косички, дразнился, а как-то раз и правда связал лентой запястья. Было неудобно, но Леку понравилось.

Брент тоже был на самом деле. И про дрочку говорил, тем же самым голосом с явным сдерживаемым гневом. Только посыл был совсем другой, и Брент никогда не…

И беспомощность, пустота внутри вместо огня…

Словом, уснуть Ольша не смогла. Изрезала всё левое предплечье мелкой сеткой от запястья до локтя. Попробовала перейти на другую руку, но Ольша была правшой, и упрявляться «иглой» стало сложно, ожоги выходили неровными и слишком заметными. Брент увидит… он промолчал в прошлый раз, но думал очень громко.

Ближе к рассвету она всё-таки сумела заплакать, а потом долго сидела в бадье с горяченной водой, тупо гоняя по поверхности маленький бумажный кораблик.

Зато когда Брент проснулся, она уже была почти похожа на человека. Только голова была пустая и мутная, зато тошнота улеглась, и мучительный спазм в груди отпустил.

Она ведь в порядке уже. Всё это прошло, всё это не важно, и Брент хороший, и с ним не страшно, и у них ещё есть немного времени, чтобы… и будет совсем иначе, совсем не так, как в этом дурацком сне.

❖❖❖

— Котёнок, я бы хотел купить тебе кое-что. Это ни к чему тебя не обяжет, просто подарок.

Ольша скосила на него взгляд. Брент с довольным лицом сооружал себе очередное бутербродное чудовище: здоровенный ломоть хлеба, помидорная заправка, солёный огурец, котлета, печёная тыква, тонкие пласты груши, сыр и веточка кинзы сверху. Для завтрака время было уже довольно позднее, и обеденный зал гостиницы оказался почти пуст.

— Так ты не возражашь?

— Ты совсем не обязан…

— Я хочу, а не обязан. Ты примешь? Или это совсем неуместно?

Раньше Брент никогда не спрашивал разрешения что-то ей подарить. Видимо, это было что-то весомее цветов и конфет.

— Это что-то… дорогое?

— Не очень. Скорее, неприличное.

— Неприличное?..

Брент как следует прожевал кусок бутерброда, а потом пояснил ворчливо:

— Хочу купить тебе ночное платье. Нормальное, длинное. Это даже больше мне подарок, чем тебе.

Ольша смутилась. У неё — спасибо Бренту — теперь даже были какие-то деньги, но она не торопилась тратить их на одежду, пусть даже самую дешёвую, ношеную или вовсе из покойницкой. У неё так и было из вещей — всего-то трое панталон, две майки и две рубашки, одни штаны, портянки, носки, платок и куртка. И спала Ольша на улице прямо в одежде, а под крышей — в тех же рубашках, заношенных, заштопанных.

А он простыни любит. И, наверное, ухоженных женщин, в красивом белье. Чтобы тонкая ткань, оборочки, кружева. И не мужская майка, а нежное бюстье, как на эротических картинках.

— Извини, — она вонзила ногти в себе в руку и спрятала лицо за растрёпанными волосами. К цирюльнику нужно бы зайти, опять же. Ходит, как чучело… — Это неуместно, но, наверное, ты прав, если можно вычесть из контракта…

Ольша попыталась вспомнить, сколько всего они уже навычитали из контракта, и сколько там осталось, но быстро запуталась. На платье, наверное, хватит. И панталоны надо купить хотя бы одни поприличнее. Не так чтобы нарядные, но те, что были у Ольши — совсем грубые, небелёные и истончившиеся от постоянного кипячения.

— Зачем вычитать? Я же сказал, подарок.

Конечно же, приличная женщина не могла принимать такие подарки. Мужчина мог заплатить за неё в ресторане, мог подарить