Два плюс два или строптивая любовь майора Белова - Алекс Коваль

– Что это значит? – спрашиваю и замираю каждой клеточкой внутри в ожидании ответа. Когда, если не сейчас, нужно ловить момент откровения?

Назар делает глоток из бокала и молчит. Долго. Мне кажется, что ответа я уже и не услышу. Но он начинает с неожиданного для меня:

– Она тоже была спасателем.

– Что? – вскидываю я взгляд. – Правда?

Назар кивает.

– Мы одногодки. Познакомились на первом курсе в академии. Пару лет друг к другу присматривались, гуляли, наслаждались безбашенной молодостью. А на третьем курсе закрутили роман. Не думали тогда, что из этого выйдет что-то серьезное…

– Звучит романтично.

– Так оно и было. Голову снесло обоим. После академии оба по распределению попали в один отряд. Здесь, в соседнем районе.

– Она, как и ты, выезжала на ЧП?

– Олеся была диспетчером.

– Оу, ясно. Тоже непростая работа.

– Ага.

– И что дальше? Как вы… ну…

– Через два года службы бок о бок мы поняли, что конфетно-букетный период затянулся, и решили пожениться. Расписались скромно, без лишней шумихи. Знали только родственники.

– Сколько вам тогда было?

– По двадцать шесть.

– Молодые еще совсем.

– Зеленые, – улыбается Белов. – Глупые.

– Но Тася у вас появилась только пять лет спустя. Будет не деликатно, если я спрошу: почему…?

– У нас долго не получалось забеременеть. Обошли всех врачей. Диагноз: оба здоровы, проблема психологическая. Честно говоря, Олеся не особо хотела уходить в декрет. Ей нравилось крутиться в эпицентре чужой жизни. Свою за пределами диспетчерской она строить не торопилась…

– А ты?

– А что я? Любил и ждал, когда она будет готова психологически стать матерью. Детей я хотел всегда и, честно говоря, в молодости представлял себе немного другой жизненный сценарий. К сорока годам – отец, как минимум, троих. Вот был мой идеал.

– Воу! Ничего себе, майор, – смеюсь я. – Да вы мечтали стать многодетным папочкой!

– Ага. Иметь большую и шумную семью, потому что у меня самого в детстве такой не было. Олеся же готова была только на одного ребенка. И это единственное, в чем мы с ней не сходились.

– Ее тоже можно понять.

– Не спорю. Короче, когда она забеременела, это стало таким долгожданным чудом, что я немного слетел с катушек.

– В смысле?

– Врубил гиперопеку. Я бываю тем еще душнилой, как нынче говорят. Она хотела до последнего работать. Я был категорически против. Переживал, чтобы с ребенком ничего не случилось. Все-таки диспетчера те люди, через которых проходит много чужих эмоций и страданий. Там нужна устойчивая психика.

– А она что?

– Естественно, психовала и злилась на меня. Мы ругались на этой почве постоянно. Хотя беременность и протекала легко, но в конце концов я дожал ее. И в четыре месяца она села дома. После я столько раз себя за это ругал, Жень… Ты даже себе не представляешь. Она скучала дома без работы. Рвалась, как ненормальная, помогать, спасать, защищать. Все время думаю, если бы я не заставил ее так рано уйти в декрет, возможно, не случилось бы того, что привело к ее смерти. Из-за моих запретов она так сильно бунтовала внутри и рвалась из дома, что в тот день и стоило ей жизни…

Мое сердце сжимается. Невыносимо видеть страдание на лице небезразличного тебе человека. Тем более такого сильного, как Назар.

Я отставлю бокал на небольшой столик рядом с качелями и обнимаю Белова двумя руками. Утыкаюсь носом в его шею, прошептав:

– Я уверена, что ты в этом не виноват. И ничего не смог бы изменить. У каждого своя судьба…

– Да, наверное. Но я все равно был неправ.

– Как она погибла?

– Жень…

– Пожалуйста, я хочу знать.

Назар залпом допивает вино в бокале. Тянется и наливает себе еще. Говорит:

– Меня отправили в командировку в Питер. Олеся осталась дома с Тасей. Ничто не предвещало беды, как обычно это и бывает. По краю объявили штормовое предупреждение. Я сказал об этом ей и попросил оставаться с дочерью дома. Она сказала, что поняла и попросила меня не беспокоиться. Я был в аэропорту в ожидании посадки, когда мне позвонили знакомые ребята и сказали, что ее машина сорвалась с обрыва. Дочери в машине не было. Меня как танком переехало, Жень. У меня жизнь померкла и смысл потеряла. Я, блть, впервые в жизни разрыдался, как придурок, когда мне сказали, что она мертва. Будто сердце выдрали без анестезии.

– Мне очень жаль… – выдыхаю я, обнимая его крепче. – Очень…

– Уже вернувшись в город, я узнал, что Олесе позвонила знакомая, которой она как-то помогала по работе. У той ребенок пропал. В поселке царил настоящий хаос. Ураган крыши с домов срывал и деревья валил. Спасатели работали на износ. Никто не мог помочь. И тогда Олеся ухватилась за возможность оказаться снова в гуще событий и сорвалась из дома в надежде найти парня. Дорога проходила через горы. Породу подмыло, и пошла сель. Плюс мокрый асфальт. Она тупо не справилась с управлением. Ее занесло и выкинуло прямо с обрыва. Умерла на месте. Я получил долгожданного ребенка, но через полгода потерял любимую женщину, – Назар качает головой, поджимая губы. – Это было невыносимо больно.

– Какой кошмар… Я не знаю, что сказать, Назар. Это так… несправедливо… А где была Тася?

– Она осталась с соседкой, которая периодически нам помогала. Знаешь, что самое дерьмовое? За десять минут до аварии Олеся звонила мне. Бодрым голосом рассказывала, как они классно провели день, что у дочурки вылез зуб и они очень ждут меня дома. Ни слова не проронила о том, что за рулем. Возможно, если бы я знал…

– То что? Ты был в тысячах километров от нее. Ты ничего бы не смог изменить, Назар!

– Я мог бы попытаться ее отговорить.

– Знаешь, тебе не понравится то, что я скажу. Но Олеся была взрослой женщиной, умеющей принимать волевые решения. Судя по тому, что ты мне рассказал. Ты не смог бы ее отговорить. Не смог, и все тут.

– Это не снимает с меня вины. Я должен был дать рядом в тот день.

– Лично я этой вины не вижу.

– Ты просто не можешь быть объективна, – грустно улыбается Белов.

– Жизнь ставит нам подножки, чтобы мы научились падать и снова подниматься, чтобы мы росли и умнели. То, что с тобой случилось, ужасно. Потерять любимого человека не пожелаешь никому. Но твоей вины здесь нет. Это было решение Олеси. И только ее. Думаю, она бы со мной согласилась.

Назар качает головой, будто внутренне все еще протестуя. Касается подушечкой большого пальца моих губ.