Ранчо страстных признаний - Лайла Сэйдж

разобралась с тем, что буду делать дальше. В глубине души у меня зародилась одна идея, и она мне безумно нравилась. Я предпочитала держать все в секрете, пока не решу окончательно, но мне не терпелось рассказать об этом Густу, Эмми и папе.

Мы с Эмми не разговаривали с того самого дня. Но я была уверена, что это ненадолго. Мы ругались и раньше, взять хотя бы тот случай на перемене в две тысячи шестом, когда Эмми выбрала Коллина Хейнса в свою команду по кикболу вместо меня. Она заявила, что он лучше бьет по мячу, и это было правдой, но десятилетняя я злилась как черт. В тот день нас забрал из школы Хэнк, и когда мы вернулись на «Ребел блю», он вылез из машины и запер нас внутри. Сказал, что не выпустит, пока мы не помиримся.

И это сработало.

Со временем мы научились более зрело справляться с конфликтами. Иногда ей нужно было время остыть, иногда – мне, но мы всегда находили выход.

Мы с Райли шли, взявшись за руки. Обычный чудесный летний день на «Ребел блю». Каждый день здесь казался замечательным, но я не переставала восхищаться этим местом.

Мы свернули с тропинки – в осиновую рощу, чтобы немного срезать путь и поскорее попасть к старой арене. Я не спешила: хотелось растянуть каждую минуту с Райли. Я могла бы бродить с ней по «Ребел блю» хоть весь день, но за это лето я поняла, что у шестилеток маленькие ножки и они быстро выбиваются из сил, даже если ни за что не хотят в этом признаваться.

Я обожала осины. Мне нравилось, как свет пробивается сквозь их листья, будто капли дождя, и как они шелестят на ветру, словно приглушенный гром. Я любила гулять средь осин; это как попасть в легкий шторм, где все дышит и шепчет вокруг.

– Папа купил мне мой собственный спальный мешок, и он розовый, – увлеченно рассказывала Райли. – А еще мы жарили зефир на костре и вместо обычного шоколада брали арахисовый.

– М-м-м, звучит роскошно, – сказала я.

Райли задумалась:

– А что такое «роскошно»?

Я не засмеялась, потому что не хотела, чтобы она боялась задавать вопросы. В таком темпе к десяти годам она будет умнее нас всех.

– Рос-кош-но, – медленно повторила я по слогам. – Это значит очень-очень вкусно, так вкусно, что даже слишком.

– Мне нравятся роскошные вещи, – заявила она.

– Мне тоже, солнышко.

Мы вышли из леса на большую поляну, где раньше была тренировочная арена для лошадей. Теперь лошадей тренировали в крытом манеже, а это место потихоньку зарастало травой. Неподалеку паслось небольшое стадо коров, как раз там, где расцвели новые дикоросы.

«Я люблю всех живых существ, но, клянусь богом, если одна из этих тварей съест мой горный жасмин, я просто взорвусь», – подумала я.

– Мы идем туда? – спросила Райли, указывая на коров свободной рукой.

Я кивнула.

– Побежали?

– Конечно! – сказала я.

Я ускорила шаг, увлекая Райли за собой. Коровам, разумеется, было совершенно наплевать на двух людей, несущихся к ним с диким улюлюканьем. Они просто уставились на нас, а мы с Райли визжали и смеялись всю дорогу. Райли, похоже, попала ногой в нору суслика, потому что споткнулась, и мы обе свалились в траву. Я испугалась, что она вывихнула лодыжку, но она заливалась смехом, так что, наверное, все было в порядке. Мы лежали так несколько секунд. Я слушала, как Райли смеется и хватает ртом воздух.

Мы искали цветы больше часа. Нашли только один из трех нужных, его заметила Райли. Тысячелистник – маленький, невысокий, белый. В этом поле в основном росли большие желтые цветы, так что я надеялась найти и вечернюю примулу, но не повезло.

Мы собрали несколько тысячелистников, и Райли торжественно несла их в руке, как букет. Она узнала о букетах от Кэм, та как раз готовилась к свадьбе. Правда, Райли с серьезным видом объяснила мне, что на свадьбе своей мамы она не будет нести букет, потому что она цветочница, а значит, должна разбрасывать лепестки.

Почти у самого дома Райли снова захотела пробежаться. За это лето я заметила, что каждый раз, срываясь с места – пусть даже когда просто бежит до кухни, – она издает оглушительный визг, похожий на крик банши [11]. И этот странный звук мне очень полюбился.

Я подумала, что буду скучать по ней. Буду скучать по ранчо. Буду скучать по нему. И по тому, какой я была рядом с ним.

Не то чтобы я больше никогда их не увижу. Конечно, мы будем видеться, но уже не так. Больше не будет медленных утренних прогулок с Райли или поздних вечеров с Густом, когда он складывал белье, а я читала книгу. Я больше не увижу его беззаботным и открытым здесь, в его безопасном месте, где он мог ненадолго сбросить с себя груз забот.

Я не знала, что будет дальше. Вернемся ли мы к тому, что было? Или дадим шанс тому, что возникло этим летом? Расцветет ли это чувство, словно редкий прекрасный цветок? Или завянет, не успев раскрыться? Я не знала.

Зато я точно знала, что буду очень сильно по нему скучать. По моему Густу.

37. Густ

Кэм должна была забрать Райли сегодня вечером. Сумка Тедди стояла у входной двери, и я с трудом сдерживал желание пнуть ее изо всех сил, вывалить все содержимое на пол или утащить эту чертову сумку в комнату и разложить ее вещи в моем комоде.

Я не хотел, чтобы она уходила.

Райли и Тедди были в гостиной. Они расстелили белую простыню и аккуратно раскладывали на ней засушенные цветы, которые собирали все лето. Сегодня им повезло – они нашли два цветка, которые долго не могли отыскать: желтый – у старой арены и белый – на тропе, ведущей к нашему дому. Райли была в восторге. Тедди тоже выглядела счастливой, но одного цветка все же не хватало, и она, кажется, не могла с этим смириться.

– Папа! Иди сюда! – позвала Райли.

Я быстро вытащил из духовки курицу с овощами и заглянул в гостиную. Тедди сидела, скрестив ноги, перед простыней, Райли удобно устроилась у нее на коленях. Обе сияли от радости.

«Мои девочки», – мелькнуло у меня в голове. Но я тут же прогнал эту мысль.

Мы еще не обсуждали, что будет, когда лето закончится. Я надеялся, что мы будем вместе. Что будем выбирать друг друга снова и снова,