Царствование Розы - Кейт Голден

— Это я уже слышал, — раздался за моей спиной хриплый голос.

И почему-то именно мягкая, счастливая улыбка на морщинистом лице Дагана — его непривычно теплые, лучистые глаза — подкосили меня окончательно.

Мое лицо изменилось, будучи абсолютно уверенной, что старик отпрянет и даст мне грохнуться наземь. Я бы даже не обиделась. Но он оказался на удивление крепок, и его сухие, узловатые пальцы впились в меня, прижимая к груди, пока меня сотрясали беззвучные рыдания.

Сквозь водоворот слез до меня донесся запыхавшийся голос Гриффина рядом с Кейном, словно он ворвался в большой зал, примчавшись на шум.

— Святые Боги. Неужели это…

— Она была жива, — тихо проговорил Кейн. — Все это время она была жива.

Зимнее солнце было почти ослепительным, когда я проснулась. Еще ярче, отражаясь от груд свежего, чистого снега. Оно пробивалось сквозь занавески в комнату Кейна и прямо мне в лицо, заставляя меня открыть глаза. Я потянулась, и костяшки моих пальцев скользнули по глянцевитому изголовью.

Дом. Я была дома.

Я снова потянулась. Все мои мышцы протестовали. Каждая, до единой.

После битв, после исцеления, после Кейна.

Я мысленно вернулась к воспоминаниям о прошлой ночи. К тому, как, после того как мы с Кейном, сидя со всеми, съели целого поросенка и две буханки клеверного хлеба, запивая все березовым вином, и поведали наши истории — и ужасные, и дающие надежду, — он привел меня в спальню. И когда я простонала, что не в силах идти в ванну, потому что тело отказывается слушаться, а живот переполнен, он на руках отнес меня туда. Он вымыл мои волосы благоухающим мылом с нотками сирени и лимонной травы, а затем принялся за все мое тело, массируя и разминая каждый сантиметр — от зажатых плеч до влажной, ноющей боли между моих ног, пока я не зарыдала и не забилась в конвульсиях наслаждения.

Он уложил меня в постель, и мы снова занялись любовью. Медленнее, осторожнее, без прежней торопливости. Уже не сплетаясь в отчаянной попытке заглушить боль долгой разлуки.

Но я все равно плакала. Во время. И после. А потом и вовсе разрыдалась, твердя Кейну, что прошу прощения за все, что испортила, и сама не знаю, что со мной творится. И что дело не в беременности, не в гормонах и не в усталости — хотя, по справедливости, последнее было неправдой.

Он лишь удивленно поднял бровь и поинтересовался, с чего это я вдруг решила пускаться в оправдания. Ясно, что ему не довелось расти девочкой-подростком, окруженной мальчишками…

Но Кейн лишь рассмеялся, обнял меня и сказал, что нам нужно время, чтобы прийти в себя. И хоть я знала, что он прав, мне хотелось, чтобы это время пролетело быстрее. Я отчаянно хотела вернуть кусочек прежней жизни перед лицом грядущей войны.

Жесткий матрас, простые темные простыни Кейна и тепло его спящего тела рядом стали теми первыми кирпичиками прежней жизни, за которые я могла уцепиться: они напоминали, что я здесь, в безопасности, и все это — не сон.

Даже легкое касание пальцев ног сонного Желудя в ногах кровати вызвало у меня улыбку. Я привстала, чтобы взглянуть на его странную гоблинскую мордочку и жилистые, покрытые перьями совиные крылья. Он фыркнул во сне, от чего у меня заколотилось сердце, и я рефлекторно натянула одеяло.

Что ж, к стриксу мне еще привыкать, но все остальное… все остальное дышало успокоением.

Мускулистая спина Кейна вздымалась в такт его же собственному храпу, и этот счастливчик был полностью скрыт в тени, в то время как на мне отдыхала вся тяжесть утреннего света. Я перевернулась, надеясь ухватиться за последнюю ниточку сна, пока она совсем не ускользнула.

Мне был нужен любой отдых, какой я могла получить — скорее всего, у нас оставался всего день, максимум два, прежде чем нам предстояло отправиться в Розу. Найти способ убедить Эферу, как-нибудь, а потом… Следующая мысль была похожа на падение с лестницы.

Нам придется вернуться.

В Люмеру. В Солярис.

В этот проклятый Камнями, спертый, залы, набитые мрамором, дворец цвета запекшейся крови и чернильной тьмы. Напоминающий зловещий синяк.

Тошнота сдавила мне желудок, и я рванулась вверх с такой силой, что подняла на ноги Желудя и вырвала у него пронзительный визг. Но едва его полуприкрытые глазки-бусинки сообразили, что это всего лишь я, он сладко зевнул и снова провалился в сон.

Но я вдруг оказалась слишком бодрой, чтобы провести в постели еще хоть минуту.

Я нашла свою кожаную одежду в шкафу Кейна, рядом с моим ценным, потрепанным экземпляром Флоры Эвенделла, черным шелковым платьем, которое было на мне, когда мы оказались в ловушке в винном погребе, и синим платьем, которое он купил мне в Ущелье Крэга. Часть моего все еще заживающего сердца вновь истекла кровью при мысли, что он не избавился ни от одной моей вещи за все те недели, что считал меня мертвой.

Он сберег все это. Как артефакты его любви.

Я переоделась бесшумно, стараясь не потревожить ни одного из моих спящих крылатых мальчиков, и пробиралась через сонные утренние залы Шэдоухолда. Вниз по парадной лестнице — тоже украшенной гирляндами из остролиста и маленькими связками сосновых шишек — и дальше, в казармы. Мимо ярких палаток, заполнивших внутренний двор цитадели и теперь укрытых прекрасным свежим снегом. Мимо ворот, которые со скрипом распахнулись передо мной, словно я была особой королевских кровей — стражи в сияющей обсидиановой броне и шлемах, напоминающих зловещие черепа, приветливо махали мне и желали хорошего дня. Размявшись, упершись сводом стопы в ствол дерева, я ринулась в Сумеречный Лес быстрым шагом.

И я не боялась.

В этих лесах не было ничего, с чем я не могла бы столкнуться. Ни одно существо, ни один зверь, ни одно животное. Я пережила побои, потерю, пытки, наемников Фейри, жатву, заточение, пронзание лезвием, взрывы…

Я выжила.

Конечно, это не значило, что впереди меня ждет счастливое будущее. Сама Бет, провидица, которая никогда не ошибалась, прямо сказала, что я умру. Я знала это всем нутром.

Но я пережила столько ужасов, победила столько зла, выстрадала так много для того, чтобы отказываться от той радости, что у меня осталась. Я была благодарна за свою жизнь. Не за ее потенциал или предназначение. Не за то, какой она, случись чудо, могла бы стать однажды. А за то, какой она была сегодня.

Я