Благочестивая одержимость - Энса Ридс

особенно «Weet-Bix», и я знаю, что это отвратительное сочетание. Прешес и Хленгиве аккуратно сложили мои вещи, и пожелав мне удачи, попросили позвонить им сразу, как начнутся схватки.

— Пока, ребята! — я крикнула им в след, помахав на прощание.

Забаррикадировав дверь, я убедилась, что проникнуть внутрь будет непросто для любого вора, и повернулась, чтобы осмотреть хижину. Я подошла к своей дешёвой кровати, матрас на которой прогибался и скрипел, при малейшем движении. Взяв в руки один из подарков, я достала милую детскую пелёнку для новорождённых и не смогла сдержать улыбку.

Боже, как бы я хотела, чтобы мне не пришлось делать это в одиночку.

От одной мысли о родах у меня по коже бежали мурашки. Когда я в последний раз была на приёме у врача, я слышала мучительные стоны рожениц, и меня это ужасало.

Как бы я хотела, чтобы здесь была моя мама, бабушка, или Рэйчел.

Сжимая в руках симпатичную вещицу, я начала плакать, страх сжимал моё сердце, и я чувствовала себя одинокой. За чью руку я буду держаться, когда придётся тужиться? Что произойдёт, если воды отойдут посреди ночи? Накануне, Аасией Малави, договорилась с нашим соседом — пожилым мужчиной. Когда придёт время, он отвезёт меня в больницу на своём фургоне, который, казалось, в любой момент развалится на части.

В такие моменты слабости, я думала о Сальваторе. Он бы позаботился о том, чтобы роды прошли для меня как можно легче, и мне бы сделали самую лучшую эпидуральную анестезию. Держал бы он меня за руку? Разумеется.

Рождение нашего ребёнка было бы особенным моментом, но его больше нет. Чувство сожаления нахлынули на меня, когда я задумалась о том, что произошло и как я одинока.

Я плакала, пока не стемнело. Я включила две лампочки и прошлась по квартире, решив наконец собрать свою сумку для беременных. Я положила новую ночную рубашку, нижнее бельё и всё необходимое для малышки. Окунувшись в свои мысли, я вдруг услышала громкий и настойчивый стук в дверь. Подпрыгнув от страха, я схватилась за грудь, и подошла к двери.

— Ubani?10 — спросила я, испуганным голосом.

— Это я!

Английский? Здесь никто не говорил по-английски, и от этих слов у меня по спине пробежал холодок. — Нирвана… — шептал женский голос через дверь, — это агент Джиа… Анна! Пожалуйста! — кричала она, её голос был полон ужаса и отчаяния.

Бросившись к двери, я, плохо соображая, убрала все вещи, которыми баррикадировалась, и она, спотыкаясь, вломилась внутрь, рухнув на пол.

На полу лежала окровавленная, сильно израненная фигура. Она была голая, с открытыми ранами по всему телу, и вся в песке.

— Нирвана, — простонала она, душераздирающим голосом. Она была похожа на ходячего мертвеца, и я непроизвольно прикрыла рот рукой.

Как она узнала, что я здесь? Ведь я никогда не сообщала ей, где нахожусь. Я постоянно переезжала, и в последний раз она слышала обо мне, когда я была в Намибии.

Они знали, что я жива.

Знали ли они, что из-за меня убили их босса?

О Боже.

— Он жив! — закричала она, — Сальваторе. Он жив!

Глава 27

Чувство всепоглощающего ужаса сдавило моё горло. Эмоция, которую мог вызвать во мне только один человек в этом мире. Мои руки задрожали, и малышка в моём животе проснулась от внезапного всплеска адреналина внутри меня, потому что я почувствовала лёгкие толчки в животе, словно она спрашивала у меня: Мама, с тобой всё в порядке? Моё зрение внезапно стало размытым, комната начала вращаться, и я схватилась за металлическую спинку кровати.

Сальваторе был жив, и очевидно, у него не было амнезии, поэтому он знал, что я предала его.

Стены хижины были тонкими, и Анна, которая была тяжело ранена, кричала и неустанно плакала. Так что неудивительно, что местные собрались у моей двери, чтобы посмотреть из-за чего весь этот шум. Я заметила группу людей, которые были из местной банды, их ещё называли сообществом правосудия11.

— Bathong, bonang!12

— Ushaywe wumphathi?13

— Yoh! Bafazi14, уберите отсюда детей! Уходите отсюда, разве вам завтра не надо в школу?!

— Может быть, сообщество избило её за то, что она воровка! Чёртовы воры, как они достали! Если она воровка, то так ей и надо!

Я отдалённо слышала, как люди шептались на улице, но мне тяжело было их расслышать, потому что Анна снова и снова, как заезженная пластинка, повторяла мне набор каких-то цифр. Она лежала на полу вся в крови и грязи. Всё её тело было до ужаса изранено, из её ран сочился гной. Я не знаю, как ей удалось оставаться в живых при таких увечьях. Мне было страшно представить, что ей пришлось пережить.

— Что ты говоришь? — спросила я её дрожащим голосом, замечая, что невольно отхожу от неё подальше, как будто она была больна чумой, словно её раны были заразными.

— Позвони ему! Позвони! — закричала она на меня, вставая на ноги, и посмотрела на собравшихся людей.

Она повторила цифры, и дрожащими руками вытащила дешёвый телефон «Nokia», купленный у какого-то индийца в торговом центре, в котором я работала. Она повернулась к людям, рыдая и глядя в глаза по очереди каждому из них.

— Помогите! Мне больно! — кричала она, но вместо этого люди испуганно смотрели на неё, словно она заразна.

— Yoh umlungu!15

— Baworse futhi labo ngobu gebengu!16

— Fonelang maphodisa toe, laitsi gore makgowa baimportant mo Southy.17

Всё ещё дрожа и прижимаясь к стене всем телом, я набрала номер, периодически бросая взгляд на Анну, которая всё это время не переставала плакать.

— Он забрал их всех! Всю мою семью!

Со стороны это выглядело, как будто она кричала на людей в приступе полнейшего безумия.

— Он мучал их каждый день, и будет продолжать это делать, пока ты ему не позвонишь. Мне пришлось ползти через пустыню, чтобы добраться до тебя.

Я посмотрела на свой телефон, наблюдая, как загорается экран и раздаются гудки. Я не могла сдержать слёзы и успокоить стук своего колотящегося сердца, потому что понимала, кому я звоню, и то, что произойдёт дальше, будет наказанием за все мои поступки.

Я нерешительно поднесла телефон к уху, встречая тишину.

— Привет, — пошептала я тихим и жалким голосом своему мёртвому, как я думала, жениху.

Мои руки замерли, а кровь застыла в жилах, когда я, наконец, услышала голос мертвеца по другую сторону.

— Ах… — он протяжно вздохнул, — мой мышонок, — сказал