Благочестивая одержимость - Энса Ридс

с мамой прервали разговор и, взглянув на бабушку, засмеялись и направились на кухню. Каждая из нас взяла различные продукты, и мы начали готовить обед. Мы танцевали и смеялись, давали друг другу «пять» и отпускали ужасные шутки. Через час в дверь вошла Рэйчел, и настроение стало ещё лучше. Рэйчел забралась на кухонный остров и распевала песню Mariah Carey, а я пыталась тверкать под эту песню. Мама сожгла курицу, и мы все в ужасе закричали «Нет!», когда бабушка сказала, что собирается приготовить лазанью. Всё это время я использовала любую возможность, чтобы сказать им, как сильно я люблю каждую из них. Я сжимала руку Рэйчел, говоря ей, что она самый лучший друг, о котором только можно было мечтать. Я говорила бабушке, какая она замечательная. Это была наша последняя совместная ночь, до тех пор, пока мы, сами того не желая, начнём жизнь в бегах.

Глава 25

Я с восхищением смотрела на первую сонограмму нашего ребёнка. Джованни приехал к нам домой, и мне сделали первое УЗИ. Он с улыбкой говорил нам о том, как здоров наш малыш, но я не могла отвести взгляд от экрана. Меня переполняли эмоции, когда я увидела малыша. Я вцепилась в руку Сальваторе, в моём животе запорхали бабочки, а сердце наполнилось любовью. Джованни сказал, что пока ещё рано определить пол, и нам придётся подождать до 18–21 недели.

Проведя пальцами по изображению, любуясь своим малышом, я заплакала от радости.

Я повернулась к Сальваторе, который продолжал держать меня за руку.

Мой живот уже не был таким плоским, как раньше. Он немного округлился, и Сальваторе нравилось, как я выгляжу. Я не могла оторвать руки от живота и постоянно его гладила. Сальваторе не позволял мне даже пальцем пошевелить и всячески опекал меня. С тех пор как мы узнали о беременности, я даже не поднимала руку, чтобы взять стакан воды, и мало ходила пешком, когда была рядом с ним, потому что ему нравилось носить меня на руках.

Не хотелось это признавать, но, эти жесты внимания подкупали моё сердце. Я не могла объяснить внезапную привязанность к нему, мне хотелось всегда быть рядом с Сальваторе. Осознание того, что это наш ребёнок, было достаточно, чтобы я каждую ночь нежилась в его объятиях. Поцелуи, которыми он осыпал мой живот, когда я была топлес, что случалось часто, заставляли моё сердце трепетать. Сальваторе был так нежен, что за это время я чувствовала себя так, словно он был мужчиной моей мечты. Он был нежным и внимательным мужчиной, который спешил домой после работы, каждый день покупал мне цветы, и покрывал поцелуями всё моё тело. Сальваторе даже танцевал со мной на кухне после того, как я начала плакать, потому что чувствовала, что ему со мной не весело.

Признаюсь, я видела возможность, попытаться забыть о боли, которую он мне причинил, об Анне и нашем плане, когда вёл себя как нормальный человек. Он заставил меня почувствовать себя любимой и особенной. Сальваторе был одержим мной. Он относился ко мне так, будто я была его музой, поклонялся мне, словно Богу, и это было самым странным и в то же время самым сильным чувством на свете.

†††

Сальваторе держал руку на руле, не отрывая глаз от дороги, а другой рукой держал меня за руку. Впервые мы были в машине наедине. Это было странно и немного интимно.

— Если это будет мальчик, как бы ты хотел его назвать? — вглядываясь в его красивые черты лица, которые никак не соответствовали тому чудовищу, что скрывалось под кожей, я продолжила, — Ты бы хотел, чтобы это было итальянское имя?

— Мне кажется, Раффаэлло. Раффаэлло Эспозито, — сказал он, как будто всё уже решил, и это было окончательное решение. Я не стала с ним спорить, потому что мне тоже нравилось это имя.

Я положила наши переплетённые руки себе на живот.

— А если девочка?

— Мариэтта, — ответил он, вернув взгляд на пустую дорогу, — чтобы я мог называть её своей маленькой Мэри.

— Мариэтта, папина маленькая Мэри, — улыбаясь повторила я про себя, чувствуя, как его большой палец прижимается к моему животу.

Не могу поверить, что мне действительно удалось уговорить его поехать со мной лишь с четырьмя машинами охраны. Обычно их было бы гораздо больше. Мне удалось выманить его на улицу под предлогом, что я просто «хочу выбраться из дома, подышать свежим воздухом и покататься по окрестностям».

Он согласился, возможно, из-за того, что после УЗИ у него было хорошее настроение.

Я молилась, чтобы мама послушалась меня и убежала как можно дальше. Анна сказала, что за ними следили, и что первой уехала Рэйчел, за ней — мама, а последней Хэдли покинула бабуля. Она сказала, что за ними проследили, чтобы убедиться, что они покинули страну, и больше никто их не видел. По её словам, Рэйчел отправилась в Бразилию, мама в Турцию, а бабуля отправилась в Сенегал, но они не были в этом точно уверены. Я обрадовалась, что они потеряли след, ведь это означало, что они хорошо спрятались. И это было всё, что мне нужно было услышать.

— Что случилось с моим отцом, Сальваторе? — спросила я, надеясь на честный ответ.

— Он жив, — это всё, что он сказал.

— Где он? — продолжила я, убрав свою руку от его, но его рука так и осталась на моём животе. Он откинулся на спинку сиденья и посмотрел на меня, не обращая внимания на дорогу, продолжая ехать по прямой.

— Разве ты уже не знаешь? — возразил он, усмехнувшись, с таким видом, будто ему известны все мои секреты, и я молилась, чтобы это было не так.

— Меня от тебя тошнит, — внезапно выплюнула я, чувствуя, как меня охватывает непреодолимая ненависть к нему, но его абсолютно не задела моя вспышка агрессии.

Я хочу стереть это самодовольное выражение его лица, причинить ему боль и заставить его почувствовать хотя бы унцию того, что он заставил чувствовать меня.

— Как ты мог так поступить с ним? Загнать его в этот грёбаный гроб, как будто он ничего не значит? — огрызнулась я, чувствуя, как повышается мой голос.

— Какой мужчина может так поступить? Как ты мог заставить моего отца смотреть, как ты трахаешь меня каждую ночь? Как ты мог так опозорить меня? Сальваторе, неужели твоя жестокость не знает границ? — я почти кричала, ударив рукой по приборной панели.

— Сдерживай свои эмоции,