Благочестивая одержимость - Энса Ридс

— Ч-что ты имеешь в виду? — спросила я заикающимся от подступающей паники голосом.

Она разорвала наш зрительный контакт, и вместо этого опустила глаза на мою грудную клетку.

— Присядь, Нирвана.

Из меня вырвался тихий выкрик.

— Что он с ним сделал? Что случилось? — спросила я её, медленно приближаясь к стулу.

Я сжала руками спинку стула, и мои колени подогнулись, когда я безуспешно попыталась присесть. Это не вело ни к чему хорошему, я это знала. Что это чудовище сделало с моим отцом?

— Нирвана… твой отец жив, — произнесла она голосом, который в тот момент показался мне совершенно чужим. Она говорила так же испуганно, словно это пугало её так же сильно, как и меня, — Но… едва ли. Это больше похоже на… — она изо всех сил пыталась подобрать слова, как будто она всеми силами пыталась донести до меня эту информацию как можно мягче, — его мумифицировали.

Я не смогла проронить ни слова.

Я не могла ответить, позволяя её словам повиснуть в воздухе. Я слишком туго соображала в тот момент, чтобы сразу понять о чём она говорит.

Её слова не имели никакого смысла.

— Я не знаю, помнишь ли ты, как Сальваторе отправился в Египет, чтобы приобрести изготовленный на заказ саркофаг, который сейчас находится в вашей спальне?

Я даже не могла кивнуть ей в ответ. Я буквально слышала, как кровь стучит у меня в висках.

— Ну, этот саркофаг был сделан для твоего отца. Сальваторе завернул твоего отца в эти… странные тряпки, а потом нам пришлось покрыть его повязками, как мумию… — её голос начал дрожать, а ужас в глазах был почти осязаемым, — он приказал положить в него твоего отца и поставить лицом к кровати… чтобы твой отец большую часть дня проводил без еды и воды, а единственное, что он мог видеть — была кровать Сальваторе.

Я в ужасе ахнула, вспомнив первую ночь после возвращения из Египта и всё, что Сальваторе тогда сделал со мной. Той ночью он лишил меня девственности и, большую часть ночи он трахал меня так, будто солнце никогда не взойдёт. Как я могла забыть эту ночь? Как я могла забыть, как я нервничала, когда увидела, что Сальваторе поставил саркофаг в спальню? Кто бы мог поставить гроб в спальню? Теперь я знала ответ. Я знала, почему Сальваторе это сделал. Это была пытка для моего отца. Ещё одна пытка, как тогда в подвале, как когда заставил меня кончить прямо перед его лицом, лаская меня пальцами и зарываясь лицом в мои бёдра.

Я искала в глазах Анны хотя бы малейший намёк на то, что она говорит неправду. Что-нибудь, указывающее на то, что она это выдумала.

— Я хотела сказать тебе… но знала, что ты не сможешь этого вынести. Никто из слуг ничего не мог сделать. Сальваторе приказывает, и мы это делаем. Если ты колеблешься, то твоя семья и все, кого ты знаешь, умирают.

Я резко оттолкнула её и, спотыкаясь, вскочила со стула и рванула к двери. Анна не пыталась меня остановить, она просто осталась стоять на месте. Я побежала в спальню и, зайдя в нее, ринулась к саркофагу. Я заглянула ему в глаза, в глаза египтянина, изображение которого было на глиняном гробу, пытаясь разглядеть своего отца.

— Папа… — прерывисто прошептала я, а затем отшатнулась назад.

Мои слабые крики превратились в дикий животный рёв, когда я упала перед ним на колени. Я потянулась кончиками пальцев к глиняному гробу, словно пыталась дотянуться до призрака, который когда-то был человеком. Призрака, который когда-то был моим отцом.

Глаза 24

— Мама… — наконец смогла произнести я.

Я стояла перед мамой, которая только что открыла входную дверь и теперь смотрела на меня широко распахнутыми от удивления глазами. Мы молча стояли, не в силах поверить в происходящее.

Она была босиком, и на ней был один из моих оверсайз свитеров, который сидел немного короче, чем на мне, учитывая её более высокий рост.

— Тыковка, — сказала она, и её голос звучал так, словно она не могла поверить, что я сейчас действительно перед ней стою.

Я улыбнулась, услышав прозвище, которым мама и папа окрестили меня с самого детства. В то время я ещё не была тем человеком, которым являюсь сейчас. Было горько, но в тоже время сладко, слышать, как она меня так называет. Это напомнило мне ту маленькую, невинную девочку, которой я была всего четыре месяца назад. Девушка, у которой не было проблем — которую мало заботило всё, что не приносило ей пользы. Дни, когда я выбегала из дома с большой сумкой наперевес, едва удерживая в руках большую стопку учебников, и мчалась в кампус колледжа. По пути я обычно встречалась с Рэйчел, мы заходили в местное кафе, где всегда покупали кофе и кекс — с этого начинался каждый наш учебный день.

Было чудом, что Сальваторе вообще выпустил меня из дома. Но я очень сильно умоляла, и он всё же уступил. Я был удивлена, потому что не думала, что он согласится. Возможно, он просто видел, в каком стрессовом состоянии я находилась, и решил, что визит к матери поднимет мне настроение.

Я оглядела себя. Чёрные леггинсы для йоги, и чёрный топ с длинными рукавами и вырезом, открывающим верхнюю часть моей груди. Сверху я накинула длинный серый кардиган. Я даже не удосужилась причесать волосы и просто нацепила кепку. На мне были тапочки, меня в целом мало заботил мой внешний вид в последнее время.

Я слабо улыбнулась матери, но, думаю, моё лицо всё равно больше было похоже на гримасу.

— Так ты собираешься меня впустить? — спросила я её.

Она бросила взгляд через моё плечо, где с десяток чёрных машин окружили улицу и целая орава охранников патрулировала двор.

— Ах, да, — она быстро отошла в сторону и впустила меня в дом.

Я повернулась к охраннику, который уже собирался последовать сразу за мной.

— В этом доме только две двери, и вы охраняете каждую из них. Со мной всё будет в порядке. Пожалуйста, дайте мне возможность побыть с моей матерью. Мне нужно поговорить с ней наедине.

Охранник окинул меня взглядом, лишённым каких-либо эмоций. Его губы сжались в тонкую линию и он, наконец, кивнул. Как только я зашла,