Лицо с обложки - Юлия Белкина

Они обвенчались в последний день лета, в маленькой русской церкви Святителя Николая в Версале. Телохранитель Ардатова стал их свидетелем. Со своей стороны Зоя пригласила только Хелен. В момент обручения, когда молодые трижды обменивались кольцами, Зоя неожиданно выронила свое кольцо. С тонким «тинь-нь» оно запрыгало, побежало по залитым солнцем мраморным плитам. Телохранитель Бориса успел его поймать и протянул Зое на раскрытой ладони.

Хелен едва не прослезилась, слушая трехголосое пение православного хора, и подарила молодоженам чудесное музыкальное яйцо в стиле Фаберже.

— Шарль сделал бы из твоего замужества шикарный репортаж для следующего номера «ELLE», — шепнула она, целуя невесту в обе щеки. — Жаль, что вы с Борисом решили хранить инкогнито.

Падчерица

Ровно в десять Зоя вышла из своей комнаты. Борис пил кофе и, как Юлий Цезарь, одновременно совершал несколько дел: читал «Коммерсанть-власть», смотрел утренний блок новостей и беседовал по телефону. Зоя подставила мужу щеку для поцелуя. После кофе Борис отправился одеваться, а Зоя в переднике встала к плите и быстро поджарила омлеты, следя по таймеру: ровно три минуты с одной стороны, три минуты — с другой.

Омлет с грибами и сыром — любимое «завтрашнее» блюдо Бориса. До женитьбы ему готовила приходящая прислуга, но сейчас завтрак обходился без домработница — еще одно новшество, отвоеванное Зоей у старых привычек мужа.

— Мы и так слишком мало времени проводим вместе, — заявила она в первое утро московской супружеской жизни, неприятно шокированная неожиданным вторжением постороннего лица в их с Борисом столовую.

— Зорик, для тебя это странно прозвучит, но некоторые люди по утрам привыкли завтракать нормально, а не разбухшей мякиной (так муж в шутку называл ее мюсли).

— Хорошо, — сказала она. — Я научусь готовить нормальный завтрак, но никаких посторонних по утрам в нашем доме!

И Борис сдался.

Выйдя замуж, Зоя изо всех сил хотела доказать (кому? себе, Борису, окружающим их людям?), что она может быть хорошей женой. С тем же удовольствием, с каким она по утрам просыпалась в собственной спальне, Зоя смотрела на жующего мужа.

— Зорин, м-м! Вкуснятина необыкновенная! Как это у тебя получается?

И радовалась.

Чувство собственницы — ни с чем не сравнимое чувство! Это пряная смесь независимости от мира и детской привязанности к дому, вещи, человеку, дорогим твоему сердцу лишь потому, что принадлежат они одной тебе…

— Зорик, ты меня балуешь. Ладно, это последний кусочек.

Oмлет с грибами и сыром никакая домработница не могла приготовить лучше Зои, так же как и закуску «тар-тар» с копченой индейкой (Шарль предпочитал по-французски — с сырой рыбой), и хрустящий салат с тунцом, и холодный суп из помидоров в «разгрузочные» дни. Жить во Франции и не полюбить французскую кухню? C’ est imposible!

Бабушка Гедройц, наставлявшая их с сестрой в детстве в искусстве держать половник, всегда повторяла:

— Талантливый человек талантлив во всем! — и личным примером подтверждала избитую формулу.

Никто лучше нее не готовил творожные пасхи с миндалем и цукатами, не пек пирожки с тыквенным джемом (а казалось — с абрикосами!), не варил клубничного варенья и не пек пирожные «безе»… Бабушка Гедройц… Добрая фея их остывшего и разбитого семейного очага! Это она заразила всю семью мечтой увидеть Зою в длинном струящемся платье, сосредоточенную, отрешенную, невероятно красивую, если смотреть из партера зрительного зала.

Зоя сдержанно кланяется публике. Садится к роялю. Ее спина пряма, как спинка вольтеровского кресла. Взмах белоснежных пальцев, словно лебединых крыльев… Это бабушка Гедройц первой назвала Зоины пальчики «лебедушками»:

— Поплыли, поплыли наши лебедушки, до-ре-ми-фа-соль-ля-си… Похлопали крылышками, отряхнули перышки, поплыла назад! Си-ля-соль-фа-ми-ре-до!

Гаммы, гаммы. Жили у бабуси два веселых гуся. Как на наши именины испекли мы каравай. Вдоль по улице метелица метет…

— Зорик, я готова! — донесся из холла голос мужа. — Не задерживайся.

Торжественное открытие модного магазина «Пьер Татинжера в Мякинине было назначено на двенадцать, и Борис, как президент бутика, не мог опаздывать. Часы на консоли в гостиной показывали половину двенадцатого но едва Зоя появилась в холле, как легкая тень пробежала по лицу мужа. Тщательно выбирая слова, Борис промямлила:

— Только не обижайся… Ты выглядишь великолепно, но…

— Но?

— На презентации будет моя дочь.

Он был беспощаден в своей мягкости!

— Ты не хочешь, чтобы мы с твоей дочерью выглядели ровесницами? — угадала Зоя.

Муж развел руками:

— Боюсь, ты будешь выглядеть даже моложе. Прости, Зорик, я не должен так себя вести, но она никогда тебя не видела, и… и…

Нет существа в природе беззащитнее мужчины!

— Одну минуту.

Зоя повернулась на каблуках и удалилась в свою комнату. Вышла почти сразу же, как сотни раз выходила на подиум. за мгновения успевая преобразиться до неузнаваемости.

— Макияж поправлю в машине.

Борис облегченно вздохнул.

— Все равно ты останешься самой красивой из всех, кто там будет, — шепнул он, чмокая жену в щеку.

В машине Зоя промокнула салфеткой губы. Помада модного оттенка «руж магнетик» оставила на салфетке кровавый отпечаток.

Они жили семейной жизнью первую зиму. Бесконечно долгие пять месяцев, особенно трудные после медового месяца на Маврикии. Медовый месяц пролетел как во сне, а потом как-то сразу все навалилось: разлуки, встречи, переезды, ремонт, Москва, русская зима, от которой она, оказывается, совершенно отвыкла…

Когда машина мчалась по Садовому кольцу. Зоя всматривалась в городской пейзаж, пытаясь разглядеть, узнать, вспомнить, что было на этом месте тогда. Но Москва изменилась до неузнаваемости, стала похожей на Манхэттен без небоскребов, на Будапешт, если смотреть с мостом, ужасно напоминала Хельсинки и в то же время — ни один из городов мира!

Мужу Зоя преподнесла усредненную версию своей биографии. Ардатов знал, что его жена в ранней юности выехала с родителями, этническими немцами, на постоянное место жительства в Германию. В середине девяностых ее родители погибли в самой крупной за последние пятьдесят лет железнодорожной катастрофе, когда недалеко от Франкфурта скоростной состав оторвался от локомотива, сошел с рельсов и врезался в опору автомобильного моста. Из двухсот пассажиров тогда выжило несколько человек, включая машиниста, который узнал о потере состава, когда локомотив прибыл на станцию. Чтобы избежать сложностей о оформлению наследства и опекунства, бабушка Гедройц удочерила несовершеннолетнюю по немецким законам Зою. Обычное немецкое юридическое крючкотворство!

В начале их романа Зоя первой предложила полушутя-полусерьезно:

— Обо мне ходит много легенд. В действительности между мной и той Зоей Гедройц с обложки журнала так мало общего, что я боюсь показался тебе пресной. Не хочешь узнать о моем прошлом из первых рук?

Борис притворно нахмурился с видом плохого следователя: «Так-так! Сейчас сверюсь со своим черным