Коник-остров. Тысяча дней после развода - Татьяна Рябинина

— Да…

Вот это была классическая битва «хочу» и «надо». У нас обоих. В кои-то веки мы оказались в одной лодке, в одном окопе, только сражались сами с собой — чтобы расстаться окончательно. Потому что так было правильно. Мы знали это. А сомнения… ну что ж… Наверно, было бы странно, не будь их.

— Пойду спать, — я вывернулась из-под его рук. — Завтра вставать рано.

Иван посмотрел мне в глаза, чуть прищурившись. Так знакомо, так понятно…

— Не надо, Вань. Будет еще тяжелее.

Уснула я ближе к утру, и тут же в ухо запищал будильником телефон. Оделась, собрала последние мелочи. Молча позавтракали, вышли на пристань. Лиса крутилась рядом, жалобно поскуливая, как будто понимала, что больше не увидимся. Иван стоял, засунув руки в карманы, вглядывался в черту между небом и водой, пока на ней не показалась оранжевая точка.

— Ничего не забыла, Саша? — улыбнулась Надежда. — А то смотри, вернешься.

— Вроде, нет, — я тоже улыбнулась. Так широко, что треснула губа.

Иван закинул в катер мои сумки, забрался сам, помог мне. Дедушка, сидевший за штурвалом, заложил лихой вираж. Мы втроем теснились на лавке, я — между Иваном и Надеждой. Правый бок жгло, и вспомнилось цветаевское:

Смерть с левой, с правой стороны — Ты. Правый бок как мертвый*.

Надежда трещала, что-то рассказывала, о чем-то расспрашивала. Я отвечала, улыбалась, украдкой слизывая кровь с губы и думая, что у этого дня в памяти останется привкус меди. Потому что разрыв — по живому.

Значит, не надо. Значит, не надо. Плакать не надо. В наших бродячихБратствах рыбачьихПляшут — не плачут. Пьют, а не плачут. Кровью горячейПлатят — не плачут.

Вот и не буду плакать. Сейчас — точно не буду.

Сколько раз за этот месяц мы плавали от станции до Куги, но теперь путь показался бесконечным — и слишком коротким. Вылезли на причал, а рядом уже ждал грузовик. Видимо, предупредила Надежда, потому что рация так и не работала. Саша загрузил в кузов мои вещи, я попрощалась со всеми.

Иван подошел ко мне, и слезы все-таки хлынули, как ни пыталась я их удержать. Он целовал меня, шептал что-то, пока я не вдохнула поглубже и не прикусила губу еще сильнее.

‎ЗубыВтиснула в губы. Плакать не буду. Самую крепость — В самую мякоть. Только не плакать.

— Счастливо, Ваня…

— Счастливо…

Деревня скрылась за поворотом. Побежал за окнами лес с одной стороны, волны озера — с другой. Теперь пленка крутилась в обратном направлении. Саша посматривал на меня искоса, но молчал. Только один раз попросил разрешения закурить. Два часа пути провалились в какую-то черную дыру, и все же я вздохнула с облегчением, когда грузовик затормозил в Пудоже у автовокзала.

— Приедете к нам еще? — спросил Саша, пристраивая мои сумки в уголок зала ожидания.

— Вряд ли, — ответила я. — Спасибо, Саша. Приятно было познакомиться. Всего доброго…

________________

*Здесь и дальше строки из поэмы Марины Цветаевой «Поэма конца»

Глава 28

Иван

— И чего это был за пиздец?

Я вздрогнул и повернулся. Надежда стояла чуть поодаль, скрестив руки на мощной груди и удивленно выпятив губу.

— Наденька, я тебя очень люблю, — сказал с улыбой шире вселенной, — но сделай одолжение, иди на хер.

— По-о-онял, — прогудела она. — Уже пошел. Топ-топ-топ. Только на дорожку не дай тете Наде от любопытства помереть. Скажи, это что, внезапно любовь?

— Это моя жена, — хотел добавить «бывшая», но почему-то язык не повернулся. — А теперь уже точно иди.

И пошел сам — к Семену, хозяину буксира, который обычно поднимал со дна таких вот утопленников. Договорился, заплатил аванс и присел на лавочку — подождать, пока соберутся мужики на подмогу. Смотрел на воду, на россыпь мелких островов на горизонте, и было мне…

В общем, был я как сферический конь в вакууме. Или как кот Шрёдингера — вроде бы и есть, а на самом деле нет меня. Растекся по воде, растаял в небе. Осталась одна пустая оболочка.

Сашка, Сашка… Что ты со мною сделала? Нет, что мы друг с другом сделали?

Вышел на причал, встал против ветра — чтобы выдуло холодом всю тоску. Ну или хотя бы слезы с глаз.

— Сидай, Федорыч, — прилетело из-за спины, — пошли твоего топляка подымать.

На ближайшие часы голова была забронирована под совсем другие мысли, но вот когда вернусь домой и останусь один… А ведь еще неделю назад думал, что напьюсь и буду танцевать голым при луне. Луна в наличии будет — почти полная, небо ясное. Бутылка тоже в заначке есть. Но танцевать? Да и напиться — какой смысл? Может, в процессе и станет на децл легче, а потом?

Катер подняли на удивление быстро. Удачно лег, сказал Семен. Завели стропы, перевернули и талем вытащили на мелководье.

— Ну вот, — обтерев руки тряпкой, он спрятал в карман стопочку купюр, — до завтра оттечет, подсохнет. Приедем, посмотрим. На вид, кажись, повреждений нет. А сейчас тебя куда? На станцию или в Кугу?

— Давай в Кугу, — смалодушничал я. Лишь бы не оставаться одному. Лисе не привыкать без меня. — В визитке переночую, а завтра сразу поедем.

— Зачем в визитке? — возмутился Семен. — Ко мне пойдем.

Прошлым летом от него ушла жена, уехала в город. Семен с горя попивал, но один не любил, искал компанию. Ну что ж… в компании — может, оно и ничего.

Выцедили пузырек под хорошую закуску: Семен был мужиком хозяйственным, что называется, справным. Разумеется, про баб разговор зашел, как без того. Жену свою Семен не винил.

— Да что там, Федорыч, — вздыхал он, хрумкая изумрудной малосолкой, — она ж городская, что ей здесь? А твоя? Говорят, это же твоя была — которая у тебя на станции?

Ну Сашок, по всей деревне разнес. Ну и черт с ним.

— Моя… была, — кивнул, придирчиво выбирая в миске соленый груздь-черныш.

— И чего?

— Да ничего.

— Эх…

Иногда вот так, короткими фразами на два слова, сказать можно столько всего. Семен, к счастью, был таким же редкословным, как и я. В горничке было тепло и светло, кот мурчал на печи, свесив хвост, ему вторили сверчки, шебуршали на чердаки летучие мыши — Семен звал их мышаками. Я цеплялся за этот уют, за живого человека рядом, чтобы не ухнуть с головой в вязкую, как тина, тоску.

Нам бы день простоять, да ночь продержаться. А дальше? А дальше будет видно.

Проснулись ближе к обеду, пошли к Конику.