Там, где нас нет - Альвин Де Лорени

отпуская контроль средних демонов, огляделся, раскинул сеть управления ещё шире и пошёл ко мне, шагая прямо по телам наваленных хезрет. Подошёл. Оглядел моё лежащее тело, махнул рукой, пальцами приказывая подчинённым. Сразу четверо хезрет навалились на мои руки и ноги, прижимая к земле. Держали так, что не пошевелиться.

— «Ну, и кто тут у нас?» — ткнулся мне в мозг телепатический щуп.

—«А кого тебе надо?»

— «Какой интересный экземпляр. Из какого ты мира? Лазутчик? Ничего, сейчас передадим тебя высшим и ты всё расскажешь. Сам.»

Когтистая лапа похлопала меня по щеке.

Фезы, убрал её от моей морды и, принюхавшись к растопыренной ладони перемазанной в моей коричневой крови, предвкушающе улыбнулся:

— «Какой сладкий наиважнейший. Вечно этим высшим достаётся самое лучшее. А было бы неплохо совокупиться с тобой. Ну, же, красавчик, не вороти своё личико. Ты даже не представляешь, что бы мне хотелось с тобой сделать!»

Он провёл высунутым изо рта на ладонь языком по своим пальцам, слизал коричневые потёки и ощерился, блаженно прижмурив чёрные без белков глаза.

Что ж… если хочешь, давай… Только… шибко заколдованный я, отсосать бы надо, красавица, — вылезла из глубин памяти глумливая мысль.

По грунту, к которому меня прижимали лапы хезрет, прошла вибрация — до портала добралась, наконец, потрёпанная междуусобной дракой группа хезрет из Тилории.

Фезы встал и оглянулся.

Не будешь? А я-то уж было приготовился. Вон, даже в промежности что-то зашевелилось.

Четверо хезрет, так и державшие мои руки и ноги, почуяв эманации совокупления, задёргали узкими щелями на мордах, заменявших ими носы.

Да-а… много я вас, тварей, положил… Жаль, что не всех… А помирать не хочется… нет, не хочется. Не пожили мы с тобой, Уленька, совсем.

Эх, сейчас бы смыться отсюда. Только… опять моя тушка будет расползаться по швам после такого долгого оборота. Лисбет бы подлечил… Лисбет… Золотисто-ореховые глаза маленького целителя встали передо мной… Суки!

Не… не дамся я вам… Перебьётесь…

Закрыв глаз, я сосредоточился на своём теле. Средоточие ярко пылало, переполненное энергией от поглощённых двоих последних фезы. Серебристо-серая, она расползалась по израненному телу. Не-ет. Нам этого теперь не нужно.

Собрав волю в кулак и ощерившись до хруста в зубах, я потянулся телекинезом к средоточию, выдирая ядро. Помнится, когда я убил того обон, ямараи, взрыв был приличный… Сколько там килотонн тротилового эквивалента? Демоны его знают…

Что ж теперь и ты, Саня, прогремишь на весь мир тутошний.

Телекинетические невидимые руки, ухватив скользкое, как обмылок, переполненное ядро, тянули и тянули его наружу.

Почувствовав неладное, фезы, обернулся, отвлёкшись от управления новыми хезрет. Чёрные глаза его, ясно видимые на серой морде, расширились, становясь круглыми.

Что, страшно?

И мне тоже.

В груди хрустнуло, что-то оборвалось, тело стало холодеть, а здоровенный серебристый шар, по которому пробегали багровые полосы, завис передо мной. Покачнулся и, стремительно рванувшись к порталу, исчез в фиолетовых сполохах.

Всё…

Всё! Суки! Я сдохну, но и вам не жить!

Карты Старших Арканов дождём сыпались и сыпались сверху. Иерофант, Правосудие, Отшельник, Любовники, Колесница, Смерть… Смерть задержалась перед моим внутренним взором, но отлетела, отпихнутая Шутом, и снова замелькали карты… Сила, Повешенный, Колесо… Потянуло холодом. И позади мечущихся под ледяным ветром карт возникла гигантская женская фигура обтянутая серебристо-белым комбинезоном, в прорехах которого виднелись сполохи звёзд и галактик. Длинные белые волосы едва колышутся под невидимым ветром. Лица нет. Вместо него разрыв, в котором раскинула голубоватые протуберанцы спиральная галактика.

Сила, ты?

Она это… Она…

Она стояла за моей спиной и направляла всю мою жизнь на Эльтерре. Она призвала меня в этот мир. И всё окружающее было только фоном, на котором я жил…

Башня, Умеренность, Дьявол… Снова Старшие Арканы возобновили свой полёт… И утекают капли жизни, со звоном разбиваясь обо что-то там… внизу…

Кап… кап… кап…

Как тогда, в камере…

Судьба моя — звездный иней, звезда над дорогой дальней,

Звезда над долиной синей, звезда на холодной стали.

Мой друг, я в закат вгляделся, звездой летя в бесконечность.

Мой друг, я в закат вгляделся и я рассвета не встречу.

Звезда, Луна, Солнце, Суд…

Суд… мой суд… над собой…

Черный мешок брошен к ногам безмолвного Палача в алом шаперòне. И вынули из мешка схваченного и поставили на ноги и сорвали безобразную серую маску с пилой улыбки и крестами вместо глаз, Палач остолбенел — на него смотрело своими наглыми зелеными глазами, обнажив в глумливой улыбке прекрасное девичье лицо…

Кто это? Кто это вместо знакомого всем Шута?

Пусть успокоится, миленький Палачик, красивенький Палачик, умненький Палачик! Безмозглые силы притащили ему того, кого надо, кто недавно приходил к Чёрному судье, того, на кого набросили черненький мешочек и сделали больно его нежному тельцу железными цепочками…

Шутовской жезл взлетел вверх: Ох, и посмеемся мы сегодня с высоким Чёрным судиёй над Палачом нашим! Ох, и пощекочет он, Шут пяточки Палача! А Палач наш будет делать вид, что ему тоже смешно и приятно, и пальчиком не посмеет он трòнуть Шута, потому что Чёрный судья обожает своего Шута и никому не позволит его обидеть!..

Да, шутовское отродье, ты прав! Мне, Палачу, будет особенно смешно и особенно приятно, когда ты выдашь ему всю свою подноготную.

Шаман негромко ударил в бубен.

Бам-м-м!

Раз!

Шут поджал одну ногу и принял позу цапли. Любопытство погубит когда-нибудь Палача нашего, и я, Шут, Шутище и Шаман слезами зальём могилку нашего Палача… Клик-клок… На кого ты покинул нас, ненаглядный Палачик?.. О, лучше б ты был глупеньким и тупеньким!.. Любопытство сгубило нашего Палачика!.. И Шут запричитал и под визгливый смех своего жезла стал кататься по земле в неутешном горе.

И тогда Палач поставил Шута на ноги и попробовал привести в чувство ударом вытащенной из-за пояса палки.

Удары сыпались один за другим. И только безучастный ко всему Шаман снова ударил в бубен.

Бам-м!

Два!

Протри лицо Шуту, Палач, слезы умиления застилают ему глаза…

Голова Шута была запрокинута так, чтобы стоявшее в центре неба жгучее белое солнце било прямо в глаза, веки его были растянуты вверх и вниз, и раскаленное светило стало опускаться все ниже и ниже… Все жарче, все горячее… Вот оно уже закрывает небо и начинает выливаться в глазницы, и заполняет череп, и вытекает через уши, обжигая лицо, шею и плечи… И вдруг погасло, и наступила тьма. Тьма была и после того, как Шута привели в сознание. Он облизнул сухие губы…

Тьма, сплошная тьма, Палач! Как возможно в такой кромешной ночи отыскать