Там, где нас нет - Альвин Де Лорени

пришибаю нескольких скрежещущих тварей. Потом натыкаюсь ещё на несколько тел лежащих вповалку, беспорядочно. Под ногами хлюпает натёкшая кровь, хрустит стекло, поблёскивают раскиданные биксы, инструменты, перевязочный материал. Одежда на одном из тел показалась мне знакомой. Переворачиваю. Лизелот — оборвалось сердце. Если он тут, то и Лисбет тоже. Где? Где он может быть?

Маленького целителя я нашёл лежащим на животе. Пепельные волосы, беспорядочно рассыпавшись, укрыли плечи. Сажусь рядом. В голове пустота. Я спокоен. Удивительно спокоен. Дотрагиваюсь до тела. Ещё тёплый. В первые часы после смерти охлаждение менее выражено — приходит откуда-то мысль в мою голову. Опустившись на колено, переворачиваю дорогого мне человека. Лица нет. Кожа сорвана со всей лицевой части головы. Кровь уже свернулась. Сквозь рану оставленную зубами демона видны осколки костей черепа, багровеющие двубрюшные и челюстно-подъязычные мышцы, светлеющие пятна сухожилий и поднижнечелюстных желёз и оскаленные зубы…

А дальше, за задней разорванной стенкой палатки возятся, верещат, спешат насытиться ещё живым телом того, кто там лежит.

Лисбет! Вцепившись в лацканы белого халатика и потянув безвольно мотнувшее руками тело целителя на себя, я завыл. Завыл в невыразимой тоске. Почему! Почему так! Почему именно так?! За что мне всё это?! Вой перешёл в рычание, сорвавшее горло. Оскалившись так, что уши стянуло к затылку, я сипел и, прижав Лисбета к груди и не обращая внимания на кровь, стекавшую по кожаному жилету, я судорожно гладил по волосам тёплое, пока ещё тёплое, тело. Такое любимое. А ведь я любил его — ожгла мысль. Никого здесь не любил кроме него.

В глазах полыхнуло жёлтым, зубы заскрипели, растирая друг о друга эмаль. Грудь раздалась шире, разрывая и рубашку и серую, ещё из замка, куртку охотничьего костюма. С треском полопались швы на кожаном жилете, лопнула промежность штанов.

За стенкой засуетились, судорожнее начали вгрызаться в тело лежащего там человека и до меня донёсся мучительный стон. Кто там?

Осторожно положив тело маленького целителя на залитый кровью пол, я встал и, легко шагнув к разорванной стене палатки, выглянул.

Руди! Облепленный розовыми летающим червями альфа лежал на спине. Располосованный белый халат, пропитанный кровью, едва вздымался в такт дыханию на груди. Розовый червь, подняв на меня безглазую круглую пасть, обрамлённую чёрными блестящими зубами, противно заверещал и впился в левую уже изъеденную им щёку, вгрызаясь глубже, прямо в рот. Ещё несколько таких же червей, подозрительно оглядываясь на меня, рвали мясо из обрубка левой руки. Кровь медленно растекалась, а черви, как воробьи, подрагивая перепончатыми крыльями от вожделения, купались в ней, расплёскивая тяжёлые капли в сторòны.

Пошли вон! Обернувшись за палкой, я подхватил её с пола и, взмахнув, сбил червя жравшего лицо. Пировавшие у руки зашипели, неуклюже поползли в разные сторòны. А я, больше не обращая на них внимания, склонился над Руди.

Вставай! Вставай давай! — я потряс его за лацканы. Руди застонал, не открывая глаз. Давай! Ты жить должен! За всех. За Лисбета, за Лизелота, за Оттолайна, за других солдат и целителей. Ты единственный альфа-целитель, больше таких не будет. Вставай!

Красные глаза альфы открылись. Длинные ресницы — впору омеге какому-нибудь, дрогнули приподнимаясь.

Давай, хороший мой, давай, оживай. Там тебя Гризелд ждёт, а ты тут валяешься!

— Руди, не смей подыхать! — рявкнул я, тормоша альфу, — Слышишь, не смей! Иначе я тебя выволоку из Силы и отмудохаю! Веришь?

— О-оме… — едва шевельнулись его губы, — рука… больно…

— Ты — целитель. Обезболивайся!

— Спина… Ног не чувствую…

— Выживешь! И руку отрастишь. Погоди. Сейчас я. А то кровью истечёшь.

Шарик пирокинеза замерцал у культи, прижигая рану, завоняло горелой плотью, Руди закусил губу, закашлялся кровью — она натекала в рот из разорванной щеки.

Второй шарик зашипел в прогрызенной червями ране на лице. Тело альфы вздрогнуло.

— Руди! Блядь такая! Смотри мне, не сдохни! — опять я его тряхнул. Пусть и спина сломана — не страшно. Это на земле при переломах позвоночника иммобилизация показана, а здесь это не болезнь. На раз-два на ноги поднимут.

— Слушай меня! — я нагнулся к самому лицу альфы, — сейчас я тебя к себе на корабль отправлю. Чтобы там лечился! Понял! Нечего умирающего лебедя изображать. Приду — проверю! Если не справишься до моего прихода…

Тут я остановился — демонический оборот, начавшийся после обнаружения трупа Лисбета и задавленный моей вознёй с Руди, снова начал брать своё — лицо моё багровело и менялось на глазах. Ужас промелькнул в глазах Руди.

— Кошками шкуру спущу! Пошёл! — отпихнул я от себя альфу, отправляя его на биландер и одновременно завершая оборот.

— «СИДЖИ!» — ушёл к мальчику мой демонический рёв телепатией, — «ВСЕ НА ОСТРОВ!»

Повинуясь мне, биландер, вот только что качавшийся на ленивой волне внешнего рейда бухты Лирнесса, загруженный людьми почти под завязку — около сорока человек, исчез, и вода всколыхнулась, заполняя след от корпуса корабля.

* * *

Багровый демон, сложив за спиной крылья, сидел на пятках за единственной оставшейся палаткой разгромленного лазарета и, задрав уродливую шишковатую рогатую башку вверх, рычал. Выл, извлекая из груди едва слышные для людей низкие звуки. Грудь его вибрировала, а инфразвук, разлетаясь по округе, заставлял ишхо топорщиться, а хезрет держаться в сторòне от места, где он находился.

А карты летят и Шут, переворачиваясь то лицом, то рубашкой, мечется между Старших Арканов и Маг — олицетворение воли, понимающий жизнь и смерть, носящий плащ, начинает всё и, начиная всё, начинает с себя. Анализ и ошибки Верховной Жрицы. Прòникающая всё воля Великой Силы, подточенная сейчас вторжением демонов, призывает двойственность, без которой ничего бы не существовало. Императрица, живая материя, правительница эволюции, она, которая вынашивает, она, которая преобразует тошноту в желание, согласно прикрыла глаза, пропуская Шута мимо себя. И тут же Император, охотящийся и укрощающий зверей физического и материального мира, этот солнечный король, едва заметно кивает головой. И капли жизни одна за другой срываются и летят вниз, отсчитывая часы и секунды из клепсидры существования этого демона…

И демон, отринув свои ощущения и свою тоску о несбыточном, о том, что могло бы быть и не случилось, взмывает вверх, в небеса. Пыльные, мутные небеса. Небеса, расчерчиваемые чёрными полосами взлетающих и падающих бомб. И там, вверху, оглядевшись, видит демон и багровые нити управляющие хезрет, и их самих под собой, пробирающихся по переулкам, врывающихся в дома, выволакивающих на улицы или пожирающих прямо там, где нашли неосторожных жителей города, надеявшихся пересидеть опасность. И две-три баррикады, ещё сопротивляющиеся нападению, но уже обойденных сзади и толпы людей на набережной и в воде.