Красавица - Валерия Аристова

Ему тоже было страшно. Он сжал ее в объятьях — испуганную дрожащую девочку, прижал к себе. Он точно знал, что помощь не придет. Остается долгая и страшная смерть.

— Давайте попробуем еще, мадемуазель. Возможно, выход есть.

Теперь они сосредоточились на ключе. Ключ и прутья их клетки разделяло около четырех шагов. Слишком далеко, чтобы была возможность дотянуться. Тогда они пошли расшатывать тот прут, который позволил им пробраться в соседнюю клетку. Прошло несколько часов, когда прут поддался, и им удалось его согнуть. Но отломать не удалось, и думать об этом было невозможно. Оба обессилили от голода и жажды, но продолжали ломать прут, потому что только в нем видели свое спасение. Сколько времени им потребовалось, чтобы расшатать его и все же отломать от пола и посередине, никто сказать не мог. Но в конце концов прут треснул. Сначала наверху, и а потом внизу, и это было торжество, которое они отметили, упав в объятья друг друга.

Все было бы хорошо, но прут оказался слишком коротким. До ключа он не доставал. Гертруда разорвала нижнюю юбку, и к концу прута были последовательно примотаны ее туфля и сапог Мориса. Ключ шевельнулся... и отскочил в сторону. Они побежали в другую камеру, и стали закидывать сапог из нее. Через некоторое время, когда Гертруда привязала к сапогу еще одну туфлю, чтобы конструкция была менее подвижна, им удалось подтащить ключ к камере. Они упали на пол, и начали неистово целоваться, от счастья, что они будут жить. По лицам их текли слезы счастья, губы были разбиты в кровь, но они целовались, как будто это был последний поцелуй в их жизни.

Первым очнулся Морис, вдруг осознав, что происходит. Он отстранил Гертруду, стер с ее лица следы крови. Встал и помог подняться ей.

— Последний этап, Гера, — он взял ключ из ее рук, отомкнул замок, и они рука об руку вышли из своего заточения.

— Я ни секунды не сомневался, что вы справитесь, Гера.

Ролан сидел за своим столом в кабинете в парижском доме, и смотрел на сестру без всякой радости. Он осунулся и выглядел уставшим. Еще бы, подумала она. Вчера вернувшись в Париж вопреки его приказу, она узнала, что Ролан тоже только что прибыл. Он разослал своих людей во все города Франции, пытаясь выяснить, куда же исчезла Диана, но никаких известий от нее не было. Но она его не жалела. Человек, который обрек свою сестру на страшную смерть не достоин жалости.

— Мне еще вчера донесли, что вы выбрались, — он усмехнулся, — можешь считать, что мы квиты.

— Вчера донесли? — удивилась она.

— Я приказал проверить вас через три дня.

— И этот человек выпустил бы нас?

Он криво улыбнулся:

— На его усмотрение.

Все же есть в нем что-то хорошее, вдруг подумала Гертруда. Возможно, он не так ужасен, как ей казалось. С ее груди скатился огромный камень. Ее брат не исчадие ада. Он не обрекал их на смерть. Он наказал их, но не хотел убивать.

— Морис поехал куда-то в Анжу, — сказала она. Ей хотелось обнять его, но она не смела приблизиться.

Он резко поднял голову:

— Зачем?

— Не знаю. Сказал, что есть догадка и уехал.

Ролан резко поднялся. В глазах его сверкнул огонь. Он некоторое время молчал, потом посмотрел на сестру:

— Какой же я кретин, Гера, — воскликнул он, и лицо его просияло, — я тоже еду в Анжу. Я не понимаю, как я сам не подумал об этом..., — он обошел вокруг стола, потом сжал рукой плечо Гертруды, — я хочу, чтобы пока меня нет, ты сделала все, чтобы вызвать отвращение ко мне у Оливии Манчини. Расскажи, как я держал тебя в башне, потом в клетке. Пусть подумает о той участи, которая грозит моей жене. И не забудь, что я очень опасен. Пусть это будет твоей искупительной жертвой, и после этого в нашей семье воцарится мир.

Глава 3. Эмма

мадам де Шафре, гувернантки Дианы, а потом ее мачехи, была дочь. Уезжая на Кубу, девочку отдали на воспитание в закрытую школу, а каникулы она проводила у своей тетки, которая служила экономкой в замке герцога де Бурбон.

Замок Ажени был построен около ста лет назад, поэтому походил больше на дворец, чем на укрепленное сооружение. С четырьмя башенками по углам, крытыми синей черепицей, множеством украшений, он представлял собой произведение зодческого искусства. Эмма всегда любовалась им, и лучше всего вид на замок открывался с конца подъездной аллеи, обсаженной липами. Тогда можно было видеть и сам замок, и отражение ее в искусственном озере, посреди которого бил высокий фонтан.

За домом и за парком прекрасно ухаживали, поэтому гулять в парке было всегда приятно. Эмма, прогуливаясь среди цветов и статуй, могла представлять себя прекрасной принцессой, которая живет в отдаленном замке и ждет своего принца, который обязательно появится здесь, залезет ночью в ее окно и похитит ее, перекинув через седло. Она настолько поверила в свои фантазии, что однажды утром, выйдя на прогулку, замерла в удивлении. В конце аллеи стоял и любовался на открывшийся ему вид всадник на белом коне. Потом он дал шпоры коню, и вот уже приближался к Эмме, а черный плащ его разлетался за спиной, как крылья. Каково же было разочарование молодой девушки, когда всадник поравнялся с ней, остановил коня и спешился. Потом снял шляпу, и золотые локоны потоком устремились ему за спину. Перед нею была женщина — прекрасная юная девушка, с волосами цвета золота и огромными сапфировыми глазами. Что-то подсказывало Эмме, что именно эта девушка и есть настоящая принцесса.

— Доброе утро, — девушка улыбнулась ей самой прекрасной в мире улыбкой, от которой захотелось улыбаться в ответ, — я — Диана де Бурбон дАжени.

Та самая настоящая принцесса, додумала за нее Эмма и сжала губы. Потом сделала реверанс.

— Эмма де Шафре к вашим услугам, мадемуазель.

Принцесса смотрела на нее с интересом.

— Вы — дочь мадам де Шафре?

— Да.