Суккуб для наследника - Екатерина Александровна Оленева

— Ладно. Ты прав. Я виновата. Но в вашем Сумеречном Мире я так же слепа, как обычный смертный. Вроде, что-то слышу, вроде, что-то чувствую. Но ни черта не контролирую!

— Добро пожаловать в Клуб, — без тени сочувствия проговорил Волк.

— Знаешь, а в шерсти ты мне нравился даже больше. Живенький такой. В человеческой же ипостаси зануда страшная.

— В человеческой ипостаси я могу тебя отодрать, шлюшка. А волчьей — сожрать. Чтобы не оставлять следов преступления.

— Тебе это не может, псинка, — из темноты за решёткой выступил блондин.

Капюшон с его лица был откинут, открывая бледное, породистое, волевое, но недоброе лицо.

— Её отсутствие станет достаточной уликой для того, чтобы запереть тебя о-о-очень надолго. Как неблагонадёжного и опасного.

— Я не контролировал себя. За что вы собираетесь меня судить?

— Ну, может быть, не судить, — пожал плечами Охотник. — Может быть, просто оценят, насколько ты опасен. И изолирует.

— Но это же несправедливо, — заявила Николь. — Нельзя судить за то, что ты не можешь контролировать.

— Милая, хорошенькая сучка, как бы тебе подоходчивее объяснить, чтобы не тратить на это время дважды? У нас тут не ювенальная юстиция в демократической стране. В либерализм мы не играем. Если видим опасность — устраняем. Если монстр не может себя контролировать, пытаемся запереть. Ну, это те, кто моложе и погуманнее, вроде меня. А так — устранить. Проще всего. Окончательно и бесповоротно. А там пусть ангелы и демоны разбираются, кто прав, а кто в чём виноват. Невинным — рай, остальные — в ад.

— Сам с такой психологией в ад попасть не боишься?

Охотник дерзко засмеялся:

— Моя жизнь состоит из ликвидации таких, как ты и твой друг. Каждую ночь я убиваю, рискуя быть убитым. Если знаешь, чем это лучше ада, которым ты тут мне грозишь, скажи. Я не боюсь ада. Я в нём живу. А сейчас, рыжуля, давай-ка, тащи свою задницу сюда.

— Зачем?

— С тобой кое-кто побеседовать хочет.

— Никуда я с тобой не пойду!

Не успела Николь договорить, как Охотник вскинул руку. Оборотень проворно отскочил к стене и прежде, чем она успела сообразить, что происходит, вокруг её рук вновь обвилась серебристая лента необычного кнута.

Белокурый парень вёл себя так, словно она была заарканенным животным.

Николь предприняла попытку освободиться, но стоило крупице магии просочиться к рукам, как кожа загорелась с такой силой, будто она сунула руки в кипяток.

Охотник покачал головой. Он издевательски поцокал языком:

— Не делай так. Хуже будет. Пошли.

— Не хочу! Я тебе не доверяю.

— Я тебя не спрашиваю. И это не то предложение. Опции «отказаться» не предусмотрено.

С каждым шагом неприязнь Николь к этому высокомерному, напыщенному парню лишь усиливалась. Она кожей чувствовала его презрение к себе. Презрение и некоторую долю гадливости, как если бы она была блохой или глистой. Никто раньше не демонстрировал в её сторону подобных эмоций.

И это было неприятно. Мягко говоря.

Потом дверь открылась и её втолкнули в большой кабинет. Или библиотеку? Всюду горели свечи — ни одной лампы. Можно подумать, что они переместились в прошлые столетия или параллельный мир?

Блондин подтолкнул Николь к столу. Высокому, массивному. Столешницу поддерживало нечто вроде массивных колонн, с которых щерились вырезанные по дереву горгульи морды. За столом сидел высокий, худой, красивый мужчина. Весь в чёрном, с головы до ног. Волосы его тоже были цвета вороного крыла. И в было в его облике нечто зловещее и птичье.

Глава 23

Отец и дочь

Синие глаза кололи острым взглядом:

— Николь Джанси?

— Это я. А вы кто такой?

— Ты что себе позволяешь? — одёрнул Николь блондин. — Да ты хоть знаешь, с кем говоришь⁈

— Именно это я и пытаюсь выяснить. Или, по вашим законам, мне даже такой милости не положено? — огрызнулась она.

Мужчина за столом улыбнулся.

Николь попыталась угадать, сколько ему лет? Выглядел он молодо — немногим старше неё. Но в глазах, в позе, в голосе было столько властности и силы, что сразу стало понятным — молодым он быть не может.

Молодость страстна и дерзновенна. Она подобна стремительной горной реке. С годами реки собираются в океан и вот тогда за внешней безмятежностью и гладью таится такое, что не разгадать, пока океан не проглотит тебя, как букашку.

А ешё люди смертны, поэтому они никогда не будут выглядеть так, как это существо.

— Развяжи ей руки, — велел мужчина блондину.

— А это разумно? — усомнился тот. — При всём уважении эта рыжеволосая красотка вовсе не «милая» девочка. У неё нестабильные способности. Мы не знаем, что она способна.

— Развяжи ей руки и можешь быть свободен.

Прозвучало это как «пошёл вон», хотя мужчина и не повышал голоса.

В следующую секунду магические наручники разжались и Николь с наслаждением почувствовала себя свободной.

Запястье жгло. От сказочной удавки на коже остались вполне реальные следы.

— Не желаете ли сесть? — любезно предложил собеседник после того, как блондин вышел, и они остались наедине.

— Спасибо. Я лучше постаю.

— Итак, Николь Джанси, — медленно повторил мужчина. — Позвольте поприветствовать вас от имени Магического Сообщества. Думаю, пришло время представиться. Меня зовут Фервор Хангер, — после небольшой паузы он вздохнул. — Вижу, это имя ни о чём вам не говорит?

— Абсолютно. А должно?

— Твоя мать никогда не называла моего имени?

— Нет.

— Я твой отец.

Они оба замерли, глядя друг на друга.

Перед Николь стоял незнакомец, меньше всего ассоциирующийся со словом «отец». Высокий. Не менее шести футов ростом. Лицо бледное. Сверхъестественно спокойное. Ни волнения, ни смятения, ни гнева — на нём не отражается ничего.

Но и безмятежным близко не назовёшь. Просто красивая маска, скрывающая демона.

— Отец, — механическим эхом повторила Николь. — Так, значит?.. Что же мы тут делаем, отец?

— Для начала — знакомимся. А потом, надеюсь, будем пытаться договариваться.

Голос сводного брата, Клода, всегда скользил по коже то шершавым бархатом, то нежным шёлком. Николь с надеждой думала, что, может быть, у всех представителей её вида такая особенность? И её голос способен творить подобное волшебство? Но от голоса этого незнакомца-отца по позвоночнику струился только холод.

— Почему — здесь? — словно со стороны слышала она свой голос, ровный и спокойный. — Почему теперь? Не раньше? Не позже?

— Надеюсь, ты не сердишься на меня за то, что я не появился раньше?

Злилась ли она? Определённо — нет. Обижалась? Тоже — нет.

— Ты же знаешь, как твоя мать была против того, чтобы мы встречались?

— Мама справедливо считала, что от Сумеречного Мира мне нужно держаться