Коник-остров. Тысяча дней после развода - Татьяна Рябинина

— Ну, если покопаться, то так и есть.

— И что у нас никакой цели не было, поэтому все и развалилось.

— Тоже верно, — кивнул я. — Мы с тобой об этом говорили. Ну, может, не в таких словах, но, по сути, о том же. Жили каждый сам по себе. Каждый со своей работой. И секс как мостик между нами. Помнишь, на острове, когда костер разводили, я тебе сказал: бери хвойник, а не березу?

— Нет, — Саша наморщила лоб. — Не помню. И что?

— Это мне отец Рафаил сказал: сначала топят хвойными, от них большой жар, но прогорают быстро. А потом — листвянкой, от нее тепло не такое сильное, но ровное и долгое. Я тогда не понял, к чему это. Потом, на острове, подумал: наверно, он что-то такое предчувствовал. И уже когда вернулись на станцию, доперло. Что это о нас.

— Да, пожалуй, — она задумчиво кивнула. — Это когда ты баню топил? Я видела, ты стоял и на дрова смотрел. Правда — о нас. Страсть прогорела, и ничего не осталось. Все вымерзло.

— Ну, не до конца прогорела, конечно, но… других дров было слишком мало для тепла. Тогда.

— Думаешь, теперь подвезем? — она положила голову мне на плечо, и я обнял ее.

— Постараемся. Если ты хочешь, конечно.

— Хочу.

— Сашка… — я нашел ее руку, поднес к губам. — Ты не представляешь, сколько я всего за это время передумал. Ездил по озеру, выходил на острова, бродил там. Вспоминал, перебирал. С самого первого дня, когда мы только познакомились. И до самого твоего отъезда. И такая тоска! Саш, я не могу без тебя, правда!

— Ванька, я тоже чего только не передумала. И в Сочи, и потом, уже здесь, когда ждала. Не знаю, может, и не тебя самого, но что позвонишь или напишешь. И ничего. Говорила себе, что, наверно, письмо не дошло или ты его не получил. Или вообще с тобой что-то случилось. Думала, надо все-таки найти адрес станции. Попросить Надю узнать, получил ли ты мое письмо. И тут же сразу: а вдруг получил, но просто…

— Притворился мертвым?

— Типа того. Может, тебе это просто не надо, а я буду лезть.

— Глупый. А я знаешь как испугался? Письмо там пролежало три недели. Вдруг ты так и подумала, что я забил.

— И сделала аборт? Нет, Вань, точно не сделала бы. Хотя да, думала, что забил. И все равно ждала. Вечером ложилась спать и говорила себе: ну, может, завтра позвонит. А сегодня проснулась и… вот не поверишь, с каким-то чувством… будто что-то должно случиться.

Я снова целовал ее — совершенно теряя голову, шалея, как и прежде, от ее запаха, пытаясь проглотить отчаянно бьющееся в горле сердце. А руки — ну правда же, сами собой! — пробирались под ее свитер, под лифчик, разыскивая вишневые косточки сосков. Так знакомо, так привычно!

— Вань… — Саша по-кошачьи куснула меня за подбородок. — А мы тут, вообще-то, одни. Даже соседей нет, все в городе уже. И почему-то до сих пор лижемся, как школьники.

— А… тебе можно? — уточнил осторожно, окончательно срываясь в штопор.

— Нужно! — она встала и за руку повела меня в дом.

Глава 31

Александра

Сентябрь прошел у меня на подвесе. Никто, кроме мамы, о моей беременности не знал. Я даже до консультации не дошла, благо чувствовала себя вполне сносно, только спать хотелось постоянно. Приходила домой, что-то ела, падала и тут же засыпала. Почему молчала? Трудно сказать. Об аборте вопрос не стоял, но все равно плавала в противно вязком состоянии неопределенности.

Ждала хоть какой-то реакции от Ивана. И при этом не знала, чего боюсь больше: что он не появится или что появится, но только потому, что вроде как должен.

А еще… чем дальше, тем отчетливее понимала, чего хочу.

Чтобы мы растили этого ребенка вместе — и не только по обязанности. Чтобы он был нашей общей целью и общей радостью. Это желание становилось все более отчетливым. Когда-то в детстве мне нравилось смотреть, как дедушка печатает фотографии. На бумажном прямоугольнике, опущенном в ванночку с проявителем, вдруг появлялось изображение. Мне это казалось каким-то волшебством. Вот и сейчас было так же.

Когда полтора месяца назад я уезжала со станции, была уверена, что мы все сделали правильно. Что расстаться окончательно — единственный выход из ситуации, потому что общего пути у нас нет. Попытаться — снова зайти в никуда, и будет только хуже. Все выяснили, простили друг друга, теперь надо перетерпеть и идти дальше.

Сейчас я понимала, что если бы нас держал вместе только секс, мы расстались бы намного раньше. И уж точно нас так не ломало бы три года. Хороший секс — дело… хорошее, но не уникальное. Если он без чувств. Просто чувства мы закопали слишком глубоко. И вот теперь они болели, болели…

Этим утром я проснулась с каким-то странным ощущением. Нет, это было не предчувствие. Но как будто что-то изменилось. Бывает, еще льет дождь, но почему-то знаешь: он скоро кончится.

Пришла на работу и открыла сайт поликлиники — узнать расписание женской консультации. И даже номерок неожиданно нашелся к участковому, хотя обычно приходилось записываться за месяц. Взяла и пошла к Матвеичу отпрашиваться.

— Да, иди, конечно, — он рассеянно махнул рукой. — Подожди, ты мне только намекни, когда защищаться-то будем? Надо уже шевелиться по организации. Думаю, где-то на середину апреля — нормально? Успеешь?

— Глеб Матвеич… — эх, все равно ведь придется сказать! — Мне в конце апреля рожать. Или в начале мая.

— Тебе… что? — он вытаращил глаза. — Это ты в Сочи так неаккуратно съездила?

— Нет. В Карелию.

— М-да… — сняв очки, Матвеич долго полировал стекла краем свитера. — Умеете же вы, девушки, все это устроить самым неподходящим образом. В самое неподходящее время.

— Да ладно, — вздохнула я. — Времена никогда подходящими не бывают. Не диссер, так война, не война, так насморк. Мне тридцать два почти, куда тянуть-то еще? Без диссертации можно жить, а ребенок уже есть.

— А кто предлагает жить без диссертации? — он надел очки и по-птичьи наклонил голову. — У тебя какая степень готовности?

— Да все почти уже. Только практику оформить и автореферат написать.

— Ну тогда попытаемся влезть пораньше. Где-нибудь на февраль. Пойдет?

— Да, — я вздохнула с облегчением. — Спасибо большое!

— Да не за что пока. Ладно, Александра,