Поймать солнце - Дженнифер Хартманн

— Угу. Проект «Доведи Эллу до головокружительного экстаза с помощью руки» хорошо засвидетельствован в Джунипер-Фоллс. Спасибо.

— Я пытался заткнуть тебя.

— Надо было подождать. В моем доме сейчас полно людей.

— Ты так на меня смотрела, Солнышко. И твои волосы так красиво смотрелись на фоне елочных огней. И это платье… — Он поворачивается ко мне, окидывая меня оценивающим взглядом. — Я не смог удержаться.

— Поэтому превратил меня в растопленное масло. — Ухмыляясь, я взбиваю волосы перед зеркалом и стираю черные полосы под глазами, прежде чем отпереть дверь и распахнуть ее, молясь, чтобы запах секса и подростковых гормонов не просочился наружу.

Макс выходит рядом со мной, поправляя штаны.

Я ухмыляюсь шире.

Я отплачу ему позже.

Музыка льется из проигрывателя, который привезли Бринн и ее отцы, и рождественская музыка наполняет воздух волшебством, присыпанным снегом, несмотря на то, что температура у меня внутри колеблется в районе середины лета в Южной Флориде. Прочистив горло, я пересекаю гостиную и слегка машу рукой гостям, рассеянным по всему помещению.

Все пялятся.

Бринн делает вид, что ничего не замечает, поднимаясь с дивана в вишнево-красном платье с узором из снежинок.

— Счастливого Рождества! — радостно восклицает она. Она произносит это так, словно разрывает гигантскую подарочную упаковку, ее руки высоко подняты, и на всех сыплется мишура.

Макс сжимает мою тазовую кость, прежде чем присоединиться к Маккею на кухне, чтобы помочь с лазаньей.

— Счастливого Рождества! — бормочу я Бринн и надеюсь, что мое платье не зацепилось за нижнее белье. А ведь такое возможно.

Наш дом полон мерцающих огоньков, аппетитных запеканок и всех моих любимых людей. В главной комнате, занимая половину пространства, под небольшим наклоном стоит свежая сосна. Макс помог нам с мамой срубить ее, а затем мы провели чудесный воскресный день, украшая ее лампочками, серебристой мишурой и ностальгическими украшениями, которые достали из пыльных коробок в сарае.

С момента моего первого поцелуя с Максом на мосту прошел почти месяц, и вот наступил канун Рождества. Мы решили устроить «Рождество друзей», чтобы отпраздновать то, что для всех нас кажется заслуженным началом новой жизни. Честно говоря, в этом году есть что праздновать. Мой статус отношений перешел от «отстой и одиночество на веки вечные» к «примерной подружке, хотя я и ненавижу титулы». В последнее время у меня не было никаких заметных психических срывов, мы с мамой в лучших отношениях, потому что в последнее время у нее странно хорошее настроение, а папа Макса, похоже, перешел черту постоянной трезвости.

Декабрь был хорошим месяцем.

Бринн обхватывает меня рукой и ведет к дивану, незаметно вытаскивая сзади платье из нижнего белья.

А-а-а! Я так и знала.

Мои щеки пылают, параллельно с теплом в комнате, исходящим от расположенной рядом печи. Мы обе усаживаемся на огромный диван, справа от нас — Мэтти и Пит, слева — мама и отец Кая, Риккардо. Кай сидит напротив нас на пуфике и потягивает из бокала праздничный пунш, а мужчины Мэннинг любезно готовят на кухне пиршество.

Я замечаю, как мама украдкой поглядывает на Макса, и ее невысказанное одобрение звучит громче, чем звон посуды и тонкий гул разговоров в комнате. Она провожает его взглядом, пока он расставляет миски с салатом и тарелки с запеканкой, а затем одаривает меня теплой, искренней улыбкой. Она ничего не говорит. Невысказанные слова проносятся между нами, и ее глаза говорят о том, что она горда. Испытывает облегчение. И благодарна Максу и нашим зарождающимся отношениям, которые вытащили меня с самого дна и стали спасательным кругом.

— Мы с сыном очень признательны за приглашение, — говорит Риккардо, нарушая тишину и откидываясь на спинку стула с коктейлем в руке. — Трудно акклиматизироваться в новом городе.

Мама кивает.

— Нам слишком хорошо знакомо это чувство. Приятно осознавать, что мы не одиноки.

— Я восхищаюсь твоей смелостью и силой, Кэндис. Сегодняшнее знакомство с тобой открыло мне глаза самым позитивным образом. — Когда мама краснеет и прикусывает губу, Риккардо поворачивается к ней с робкой улыбкой. — Кай рассказал мне, как добра к нему твоя дочь.

— Я здесь, папа, — бормочет Кай, его бронзовые щеки розовеют.

Бринн поднимает ногу и легонько ударяет его по лодыжке. Они улыбаются друг другу.

— Не знаю, можно ли применить термин «добра», — добавляю я, пожимая плечами. — Я можно сказать агрессивно добивалась его дружбы. Пришлось применить силу. У него не было другого выбора, кроме как подчиниться.

Бринн хихикает.

— Именно так я поступила с тобой, Элла. А теперь посмотри на всех нас! — Она мечтательно вздыхает. — Одна большая счастливая семья.

Я наклоняюсь, чтобы с ухмылкой прошептать ей на ухо:

— Может быть, когда-нибудь мы станем сестрами?

Выражение ее лица мрачнеет.

Но она быстро приходит в себя, покачивая головой вверх-вниз и изображая улыбку.

— Да.

Хм.

Мэтти подает голос рядом с нами, держа на коленях целый поднос рождественского печенья. Откусывая кусочек, он говорит:

— Тот, кто испек это печенье — мой новый лучший друг. Мы будем неразлучны.

— У нас в доме есть свободная комната, — подхватывает Пит.

— Предложение в силе.

— Пока печенье на столе.

Кай поднимает руку и убирает челку в сторону.

— Спасибо. Я откажусь от комнаты, но с удовольствием приготовлю вам печенье в любое время.

Печенье действительно выглядит фантастически. Каждое из них имеет замысловатый праздничный дизайн, от снеговиков до северных оленей, и выглядит так, будто их привезли прямо из престижной пекарни. У парня талант.

Я протягиваю руку, чтобы взять печенье, и когда откусываю кусочек, у меня глаза вылезают из орбит.

— Святое дерьмо. Безумно вкусно.

— Язык, Элла, — ругает мама.

— Святые малюски. Это безумно вкусно.

— Малюски — это ужасно, — говорит Мэтти, заметно вздрагивая.

— У него трипофобия, — говорит Пит.

Я моргаю.

— Святые фрихолес. Это безумно вкусно.

Кажется, все довольны. Мама и Риккардо продолжают беседовать, прижимаясь друг к другу на диване с каждым глотком пунша с ромом, размахивая руками и смеясь громче. Мэтти и Пит все еще обсуждают тему трипофобии, поэтому я решаю оставить взрослых, хватаю Бринн и Кая за запястья и утаскиваю их подальше от нового спора о том, почему стручки лотоса более неприятны на вид, чем скопления яиц насекомых.

Кай выглядит странно подвыпившим, когда мы пробираемся через парадную дверь, чтобы пообщаться на крыльце. Я сужаю на него глаза, холодный декабрьский воздух смягчается только ярким солнцем.

— Что ты пьешь?

— Пунш, — говорит он.

— Поконкретнее.

— Крепкий пунш.

Бринн ахает.

— Ах ты, негодяй! Можно мне немного? — Он протягивает ей стаканчик с хитрой ухмылкой, и она делает глоток.

Несколько секунд я наблюдаю за