Медь и серебро - Наталья Брониславовна Медведская

дней у бабушки тянулись невыносимо долго. Вроде бы ничего Зинаида Фирсовна плохого ей не делала, но полное игнорирование, обращение с Ольгой как с невидимкой или пустым местом, досаждало сильнее материнских тычков, криков и попрёков. Уходя на работу в овощной ларёк, бабушка оставляла завтрак на столе, обед Ольга разогревала сама на маленькой электрической печке. К вечеру бабушка возвращалась, оглядывала дом, двор, и только убедившись, что внучка ничего не натворила, принималась готовить ужин. Часто на огонёк к ним заглядывала соседка тётя Даша, приносила ворох новостей. Худенькая, как щучка женщина, остроносая, черноглазая и черноволосая трещала сорокой, пересказывая собранные за день сплетни. Иногда Зинаида Фирсовна беззлобно её останавливала:

– Но это уж совсем неправда. Ты кашу-то в голове перемешивай, а то уже пригорает. Я понимаю: ты пересказываешь, что услышала, но тут слишком много от себя придумала.

– Самую малость добавила. Остальное правда, – уверяла соседка.

После её ухода бабушка иногда сокрушалась:

– Да уж вывалила на голову и побежала дальше.

Ольга как-то поинтересовалась:

– Если вам не нравится тётя Даша, зачем вы её слушаете?

– Кто тебе сказал, что не нравится? С Дашкой я дружу с юности. Она балаболка, но безвредная. Принимаю её такой, как она есть. – Зинаида Фирсовна усмехнулась. – Вырастешь, поймёшь: бывают люди, не умеющие излучать свет, тогда они бросают тень на всех кто поблизости.

Тогда Ольга ничего не поняла и, только став взрослой, сообразила, что она имела в виду. В отличие от бабушки сплетников и людей, разносящих слухи, она безвредными не считала. На неё саму часто наводили тень, и от этого было больно.

Даже ребёнком Ольга осознавала, Зинаида Фирсовна не просто не любит её, с трудом переносит. Видела, что другие бабушки обожают своих внуков, всячески их балуют. Невольно Оля сравнивала этих бабушек и свою, и не понимала, почему к ней такое отношение. Как-то спросила её об этом. Зинаида Фирсовна не на шутку разозлилась.

– Может, я как-то не так проявляю хорошее к тебе отношение? Ну уж извини, как умею. Я тебя не обижаю, ты накормлена.Чего тебе не хватает? Сюсюкаться не умею, и не стану. Хватит болтать, иди погуляй на улице с Вадькой, не мешай мне.

Вадька внук соседки тёти Даши. В их переулке кроме неё и шестилетнего Вадима других детей не имелось. Играть с ним было скучно. Говорил он от силы пару-тройку слов, больше невнятно мычал и целыми днями занимался тем, что перекладывал из коробки в коробку мелкие детальки конструктора. Оля выходила на улицу, но предпочитала или бродить по хутору в одиночестве, или сидя на берегу мелкой речушки наблюдать за плавающей живностью.

Лидия вернулась из Сочи, как и обещала, через две недели. Появившись у матери, похвасталась загаром и обновками. В ответ получила отповедь.

– Забери девчонку и больше не смей ко мне привозить. Куда хочешь девай, но ко мне не притаскивай. Если с тебя всё как с гуся вода, то для меня один её вид нож в сердце. Сил моих нет, на неё смотреть. Ты меня поняла?

– Поняла! – вскинулась Лидия. – Какие мы нежные. Могла бы уже привыкнуть к внучке.

– Какая она мне внучка? – сердито бросила Зинаида Фирсовна.

И вот теперь Ольга ехала присматривать за женщиной, которая не желала её видеть и не считала за внучку. В Камышовке она не была шестнадцать лет, подъезжая к хутору, поразилась произошедшим изменениям. Свернув с федеральной трассы на просёлочную, удивилась отличной асфальтированной дороге, сменившей прошлую грунтовку в ямах и выбоинах. По обеим сторонам дороги зелёными свечками стояли молодые дубы. На въезде в хутор теперь располагался большой магазин «Пятёрочка». Да и сама Камышовка сильно изменилась: вдоль домой проложили тротуары, облагородили улицы кустарниками и деревьями. В центре села появилась площадь с клумбами и сквер с лавочками. Проезжая, Ольга заметила пару детских площадок. А вот переулок Речной словно остался в прошлом . Маленький в десяток домов переулочек упирался в узкую речушку, впадающую в лиман. Здесь время остановилось. Ольге показалось, что грунтовая дорога прежняя, а вот деревья будто уменьшились, дома стали ниже и старее. Дом бабушки второй с конца улицы, она помнила высоким, с большими окнами и красивым резным фронтоном. Заведя мотоцикл во двор, с некоторой грустью посмотрела на обшарпанный, с облезшей краской фронтон, на давно некрашеные деревянные переплёты окон, покосившуюся крышу крыльца. Двор зарос травой, необрезанные с прошлого года кусты роз в палисаднике поднялись до самых окон. Толкнув скрипучую деревянную дверь, Ольга вошла в прихожую, разулась, сняла куртку, повесила сумку с колокольчиками на вешалку. Пройдя в гостиную, обнаружила женщину лет пятидесяти, дремавшую в кресле, приставленному к дверному проёму спальни. Сиделка, приятной располагающей внешности, круглолицая, розовощёкая, маленького роста, при появлении Ольги, открыла глаза, потянулась.

– Здравствуй, ты, вероятно, внучка Зинаиды Фирсовны. Лидия предупредила что приедешь.

Ольга кивнула.

Сиделка заглянула в спальню.

– Больная спит. Такие лежачие, как она, часто путают день с ночью, поэтому не удивляйся, если она будет всё время дремать. Я её уже обиходила, протёрла тело влажными салфетками, поменяла памперс, сменила постельное бельё, дала лекарство.

– Мне что-то нужно делать, – поинтересовалась Ольга, прислушиваясь к приятной мелодии от сиделки.

– В обед, если удастся, покормишь супом пюре, дашь компот. Для этого приподнимешь больную, и пусть она с ложечки понемногу кушает. Компот нальёшь в кружку непроливайку. Если попросит пить, тоже с этой кружки попоишь.

– Лекарство какое-то давать?

– Нет. Приду вечером и всё сама дам.

– Бабушка разговаривает?

– Медленно, но говорить может. Другое дело, что не хочет. Даже телевизор не разрешает включать и никого видеть не желает. Если соседка будет рваться в дом, не пускай. Я однажды разрешила Дарье зайти, так у больной приступ начался. В общем, никакого шума. Можешь книжки читать, в телефоне сидеть, только не забывай присматривать за бабушкой.

– Поняла.

– Поняла она. Чего ж тогда ни разу бабку не проведала? Она месяц в больнице пролежала, а потом ещё месяц соцработники за ней ухаживали, никак дочке дозвониться не могли.

Ольга промолчала.

Сиделка махнула рукой.

– Ладно. Не моё это дело. Нынешняя молодёжь совсем без совести. Думаете, что вы вечные, никогда не постареете. Но время летит, не заметите, как превратитесь в таких же беспомощных, как она, – женщина кивнула в сторону комнаты больной.

Ольга сжала зубы, не желая грубить и объясняться.

– Как вас по имени отчеству?

– Клавдия