Самый тёмный грех - Ноа Хоуп

«Я не могу вынести мысли о том, что ты причиняешь себе боль… Просто в следующий раз, когда всего станет слишком много, скажи мне… Ты… единственный проблеск света в этой кромешной тьме… Я уничтожу всё на своём пути, но сделаю всё, чтобы ты… была в безопасности. И… улыбалась».

Мои губы изогнулись в горькой усмешке. Лукас хотел, чтобы я улыбалась, но вместо этого я сбежала от него и теперь прячусь в туалете самолёта.

Он видит во мне свет, но я тону во тьме.

Разломав станок, я нащупала холодную металлическую поверхность и судорожно сжала её в кулаке. Каждая клеточка моего существа вопила об избавлении от невыносимой агонии. Мир вокруг сузился до размеров тесной кабинки, и единственной реальностью стала жгучая боль. Не было сил думать о Лукасе, о последствиях. Я знала, что это лишь временное чувство. Честер найдёт меня. И потом меня будет ждать очень серьёзный разговор с братом. Но сейчас, наконец-то, наступил покой. Долгожданная темнота.

Глава 30. Дана

Я сидела за обеденным столом, ковыряя вилкой в почти нетронутом омлете. Напротив, брат напряжённо говорил по телефону, хмуря брови и жестикулируя свободной рукой. Рядом с ним, чуть сбоку, сидел Честер, и его тяжёлый взгляд, полный беспокойства, прожигал во мне дыру. Последние два месяца они оба носились со мной, как с хрустальной вазой. Конечно у них были все причины для такой чрезмерной опеки после того, как Эшкрофт нашёл меня на полу туалета, в луже собственной крови. Но их удушающая «забота» становилась невыносимой.

Брат целыми днями пропадал за ноутбуком и телефоном, погружённый в переговоры. Смысл его приезда во Францию заключался в сделке с правительством, но он практически не выходил из дома. Зачем, спрашивается, лететь через океан, если всё это можно было делать и из США? Этот вопрос крутился у меня в голове уже не первую неделю.

Впрочем, проблема была не только в этом. Меня угнетало его постоянное, пристальное внимание. Когда мы оба находились дома, он проверял меня каждые несколько часов, заглядывая в комнату с таким видом, будто ждал снова увидеть меня в крови. А если я всё-таки решалась выйти на улицу – что случалось крайне редко – то за мной постоянно следили несколько охранников, напоминая о том, от чего я пыталась сбежать.

Первый месяц после… всего этого, я и не думала никуда выходить. Мне хотелось лишь одного: запереться в спальне, свернуться калачиком на кровати, уткнуться лицом в подушку и раствориться в темноте и тишине. Но Честер не давал мне покоя. Он неустанно звал на свидания, присылал огромные букеты, заваливал звонками и сообщениями. Словно не понимал – или намеренно игнорировал – что я не готова ни к каким свиданиям, ни к общению, ни к… жизни.

В конце концов, измученная настойчивостью Честера, я сдалась. Просто чтобы он, наконец, отстал. И к моему удивлению, время, проведённое с ним, оказалось… почти приятным. Я смогла ненадолго отвлечься, забыться. Но я всё ещё не чувствовала себя с ним в безопасности и продолжала вздрагивать от любого его прикосновения. А то, что при каждой нашей встрече я ловила его взгляд на моих руках, только напоминало о той ночи, когда я сбежала.

Думаю, из-за меня у него развилась небольшая травма.

Когда я пришла в себя после… всего, мне было безумно стыдно из-за то, что я поставила Честера в такое положение. Я до сих пор помнила выражение его лица – смесь ужаса и беспомощности. Но вот когда появился Хантер, и я увидела боль в его глазах, ужас, непонимание, мне хотелось провалиться сквозь землю от стыда. Он бросился ко мне, схватив за плечи, его голос дрожал:

– Дана! Боже, малышка, что ты с собой сделала?!

Брат винил себя и считал, что если он не был бы так занят своими делами, чаще разговаривал со мной по душам, то обязательно заметил бы, что творится у меня внутри. Что смог бы предотвратить появление у меня дурной привычки причинить себя вред. И как бы я ни заверяла, что это только моя проблема и никто не виноват, Хантер оставался непреклонен.

– Я должен был защитить меня, но не справился, не уберёг.

Недели шли, я постепенно оправлялась физически. Шрамы на запястьях бледнели, превращаясь в тонкие белые линии. Но душевные раны затягивались куда медленнее. Они ныли, пульсировали тупой болью. Я не могла выкинуть Лукаса из головы. Постоянно думала о нём, гадая, где он, что с ним. И в то же время пыталась убедить себя, что всё это – лишь помешательство, нездоровое влечение, которое рано или поздно пройдёт. Что Лукас забудет меня. Что я забуду его. И Честер, сам того не подозревая, очень помогал мне поддерживать этот самообман.

Он такой… правильный. Добрый, заботливый, романтичный. Противоположность Лукасу. Рядом с Честером всё было понятно и просто. Он не пожирал меня взглядом, словно хотел поглотить целиком. Не прикасался так осторожно и трепетно, будто боялся, что я исчезну. И что не менее важно – в нём не было этой пугающей тьмы и страсти, граничащей с безумием, которая притягивала меня к Висконти, как мотылька к огню.

Но… стоило мне остаться одной в тишине ночи, задёрнуть шторы и погрузиться в темноту, как образы Лукаса возникали перед глазами с пугающей чёткостью. Сердце начинало учащённо биться, дыхание сбивалось, в горле стоял ком. Я физически ощущала его рядом – жар тела, запах кожи, тяжесть руки на моей талии… И безумно скучала. По его взгляду, проникающему в самую душу. По сильным, но в то же время невероятно нежным прикосновениям. По хриплому шёпоту на ухо, от которого по спине бежали мурашки. По чувству защищённости, которое испытывала в его объятиях.

В конце концов, я поняла, что обманывала себя. Бежать от Лукаса было бессмысленно. У меня никогда не получится скрыться от той части меня, что откликалась на его тьму, что жаждала его близости, несмотря на страх. Несколько раз я пыталась, но в последний момент останавливалась и стирала текст.

Вернуться к нему, принять его таким, какой он есть, со всеми его демонами – на это у меня не хватало сил. Как бы мне ни было плохо без него.

– Дан, так мы идём