Моя идеальная ошибка - Оливия Хейл

Уилла и Сэм — мое спасение. Их заразительная энергия не оставляет ни секунды на мысли о собственной жизни, их отце или тете. После школы Уилла направилась на теннис, а Сэм на футбол. Затем мы свалились на густой ковер в гостиной. Никто не хочет делать уроки, так что сегодня мы будем заниматься лежа. Как на пикнике.

Они находят это дико смешным. Хотя почерк Уиллы от такой позы оставляет желать лучшего, мы справляемся довольно быстро. С Сэмом всегда весело, ведь он в садике, а задания не бывают сложнее, чем «найди дома предметы основных цветов» или «посчитай шаги между комнатами».

Алек отсутствует весь вечер.

Я знала, что он на гала-ужине. Видела в расписании на холодильнике — том самом, что для нас с Катей и детьми как Библия, вокруг которой строится жизнь. А это значит, что мы не говорили, не по-настоящему, с тех пор, как Конни все узнала на той вечеринке.

Разговор напугал меня. Потому что между нами никогда не было такого конфликта. Не того сорта, что можно смахнуть плечом и забыть. Она явно была потрясена увиденным.

— Я и подумать не могла... Ты не чувствуешь, что тобой пользуются? Не хочу, чтобы ты боялась сказать «нет».

Этот анализ был так далек от наших с Алеком отношений.

Я сказала, что все несерьезно. Пыталась преуменьшить, хотя правда вертелась на языке. Кажется, я влюблена в него, но почти уверена, Алек не чувствует того же.

Он ревнует. Заботится. Он добр, внимателен, испытывает влечение, да, но это не означает любовь. И кристально ясно дал понять, что больше детей не хочет.

Думаю, на самом деле он имеет в виду брак. Настоящие отношения, где риск снова получить боль не меньше, чем шанс исцелиться.

Я читаю Сэму перед сном. Он засыпает уже на третьей странице, вымотанный, как и всегда после футбола. Сладко сопит, длинные ресницы на раскрасневшихся щеках. Целую его в лоб и прикрываю дверь.

Уилла уже читает, когда я заглядываю к ней.

— Привет, — тихо говорю я. — Хочешь, я почитаю?

Обычно шансы 50/50, позволит ли помочь ей заснуть, когда папы нет дома. Но в последнее время чаще соглашается.

Она откладывает книгу и кивает.

Я сажусь в кресло у кровати. Она поворачивается, смахивая челку с глаз.

— Шестая страница.

— Хорошо, продолжу отсюда.

Читаю вполголоса, а она следит за текстом, бегая глазами по строчкам. Уилла быстро учится. Удивительно, как дети впитывают все, словно губки.

Я почти закончила, когда она вдруг говорит:

— Прости.

— За что?

— Что была грубой. Когда ты только пришла.

Я улыбаюсь.

— Ох, милая, все в порядке. Тебе было непросто, когда няни сменяли друг друга. Но я ценю извинения.

Она кивает и чуть слышно вздыхает.

— Я не люблю нянь. Но ты мне нравишься.

— Спасибо, — я откидываюсь на спинку кресла, сдерживая порыв погладить ее по волосам. Редко она бывает такой мягкой и открытой. — Почему ты не любишь нянь?

Уилла разглядывает край одеяла, перебирая пальцами ткань.

— Если бы не няни, папа оставался бы с нами, — произносит она. — Не смог бы работать.

А. Сердце сжимается от ее уверенного тона. Я придвигаюсь ближе.

— Малышка, твой папа очень хочет быть с вами. С тобой и Сэмом. Он бы оставался всегда, если бы мог. Просто от него зависят еще многие люди, он хочет помогать и им тоже.

— Угу. Я знаю.

— Ты говорила ему об этом?

Она качает головой.

— Думаю, он был бы рад услышать, что ты чувствуешь.

— Да, — ее пальцы теребят бахрому на одеяле. — А если бы мама не умерла, она тоже была бы здесь. Папа одинок. Я знаю, ему надо работать.

— Да, это тоже правда, — осторожно говорю я. — Ты скучаешь по ней?

Уилла бросает на меня взгляд, затем смотрит в потолок.

— Да. Иногда я ее помню. Иногда думаю... может, и нет?

Это звучит как вопрос, торопливый и тихий.

— Это понятно, — говорю я. — Ты была совсем маленькой, когда она умерла. Младше, чем сейчас Сэм.

— Да.

— Тебе не обязательно помнить. Папа помнит за вас обоих с братом, и расскажет все, что захочешь знать.

Она поворачивается ко мне.

— А твоя мама жива?

— Да. Она живет здесь, в Нью-Йорке.

— Наверное, это здорово, — говорит Уилла. — Она заплетает тебе волосы?

Это заставляет меня улыбнуться.

— Уже нет, но в твоем возрасте заплетала.

— Катя иногда заплетает. Если я вежливо попрошу, — бормочет она. Зевает так широко, что виден новый зуб на месте выпавшего молочного. — И ты.

Я глажу ее по волосам.

— Когда захочешь.

— Угу. Читай дальше, — шепчет она.

Я открываю последнюю страницу. Ее дыхание выравнивается еще до слов «Конец». Я остаюсь рядом, убеждаясь, что Уилла крепко уснула, прежде чем крадусь к двери.

Не могу сдержать улыбку, оглядывая комнату. Такая она, Уилла. Смесь лилового и бежевого, мягкий ковер, книжный шкаф, забитый игрушками. Оставляю дверь приоткрытой, как сделала с Сэмом.

Ее признание трогает. Для восьмилетней девочки няни олицетворяют собой лишь способ отпустить отца. Но он старается быть с детьми больше. Выходные без работы, вечера дома. Уроки пианино с Уиллой.

Я сажусь на диван в пределах слышимости детских комнат, и смотрю на сообщение в телефоне. Черновик висит уже несколько дней. Осталось только нажать «отправить».

Три балерины покинули труппу за последние два года. Хочу предложить встретиться за кофе.

Еще несколько минут колеблюсь, прежде чем решаю, что хватит трусить. Будущее может не совпадать с планами, но это не значит, что оно не может быть прекрасным. И только я могу этого добиться. Так долго стремилась к чужому идеалу. Чужим хореографиям, чужому видению. Мне нравилось. Тогда.

Но пришло время попробовать что-то новое.

Нажимаю «отправить».

Все еще листаю список танцевальных студий Нью-Йорка, когда открывается входная дверь. Заходит Алек. Уставший, с растрепанными волосами, в помятом у ворота пиджаке.

— Вот ты где, — говорит он.

Я откладываю телефон.

— Привет. Как прошло?

Он ослабляет галстук, сокращая расстояние между нами.

— Дети спят?

— Да. Уилла была милой. Извинилась за поведение вначале.

Он опускается на диван.

— Правда?

— Да, — я кривлюсь в полуулыбке. У нас не было возможности поговорить по-настоящему с той вечеринки. — Привет.

— Привет, — бормочет он. Берет мою руку, водит большим пальцем по костяшкам. — Как прошло?

— С Конни?

— Да.

— Было тяжело. Очень, черт возьми, тяжело.

Алек хмурится.

— Она злилась?

— Да, но не на меня. Скорее на ситуацию. Что мы не сказали... что это стало для нее сюрпризом.

— Она злилась на меня, — сухо замечает он.

Я поднимаю на него взгляд.

— Правда?

— Да. Зашла