Гордая. (Не)пара для волка - Кира Райт

Даже приехал сюда специально, потому что с ней тут был. Как идиот приехал. Всё прекрасно понимал, но признавать не хотел.

В прошлый раз мне стало легче от того, что я кричал тут. Так почему же сейчас не отпускает эта боль и обида внутри? Почему мне хочется ехать за ней и вырвать её у стаи чёрных, снова забрать себе? После всего. Почему?!

Она предала меня. Глядя прямо в глаза, сказала, что уже ищет себе другого. Что я и наш брак для неё ничего не значат. Так почему мне так хреново?! Ведь это несправедливо! Нечестно! Что она такого сделала со мной, что невыносимо вспоминать её прощальный взгляд и то, как она цеплялась за мою одежду?

И зачем она это делала, если сама хотела, чтобы вернул?

Специально отвернулся тогда, чтобы не видеть её больше, чтобы не желать остановить. Убеждал себя, что пора прекратить это безумие. Но не выдержал. И обернулся к машине, когда их водитель завёл двигатель. Она сидела на заднем сиденье с закрытыми глазами и безразличным абсолютно выражением лица. Ни грусти, ни сожаления. Хотя что я ожидал увидеть после вчерашнего? Даже если она предательница и шпионка, должна меня бояться и ненавидеть теперь.

Всё правильно.

Но тогда почему сейчас меня наизнанку выворачивает от боли? Наверное… Потому что я как идиот ей поверил. В эту её дурацкую заботу, в шутки её, в искренность её симпатии, которую, как я думал, она пыталась скрыть, а теперь считаю, что нарочно так играла и демонстрировала, чтобы я повёлся. Чтобы как идиот поверил, что меня снова может кто-то полюбить. Просто так. Без связи… И как идиот… привязался так сильно второй раз в жизни сам…

Я всё твердил мысленно, что это моя звериная часть реагирует на запах Даяны, и если избавиться от возбуждения, то всё пройдёт. Тогда, в комнате с выбитой дверью, запрещал себе лишний раз касаться её тела. Хотел использовать, чтобы забыться, чтобы успокоиться и доказать себе, что она для меня ничего не значит. Хотя уже однажды не вышло, но хотел верить, что на этот раз получится. Я даже не дал ей кончить, наказывая за то, что она со мной делает, заставляет испытывать постоянную жажду.

Но вместо удовлетворения, оставив её, ощутил себя не просто придурком, а последней тварью. Мне было мерзко от себя самого. От того, что я только что с ней делал. Казалось, что испачкал её в грязи. Что поступил как последний подонок. Что теперь она должна испытывать отвращение ко мне. То, которое теперь испытывал я сам. Даже в глаза ей не решился взглянуть и повернулся спиной.

Только продержался ровно до тех пор, пока не почувствовал кожей её взгляд, пока не услышал, как сбивается её дыхание, словно собирается плакать. От того, как я повёл себя, она хотела плакать! А вместо ненависти в свой адрес я получил лишь её грусть. Только я не хотел нарочно делать ей больно! Я хотел убедиться в своей правоте. И проиграл… В очередной раз. В упор отказываясь замечать очевидное.

Поэтому повернулся к ней снова. Думал тогда, что нравлюсь ей. Это единственное объясняло её реакцию – то, что не злилась на меня, а грустила. Что смотрела, но не звала. А не просила поговорить… это понятно. Ева старалась скрыть свои чувства. Так я думал… И сам её обнял.

Тут же её тело прильнуло ближе в поисках тепла. И пусть она говорила, что не хочет, но я же чувствовал другое. Знал другое. Мне казалось, что знаю. И я верил этому шестому чувству. Она ещё так сжимала мои руки. И возбуждалась снова. Краснела. Но всё отрицала. И я впервые испытывал такое вот удовлетворение от чьего-то стеснения.

Ева была… молоденькой совсем девочкой. Прежде я как-то не особо думал над этим. Но я сильно старше. А ей недавно вот исполнилось восемнадцать. И может она считала, что я не замечаю её заинтересованности, но тут надо было быть совсем тупым, чтобы не видеть. Мне казалось, что все видят. И я был рад, что каждому понятно, что нравлюсь ей.

Благодаря этому и сам себе казался не таким уж никчёмным.

Вообще я отдавал себе отчёт, что я не самый хороший оборотень в стае. Даже если сравнивать со среднестатистическим, а не с идеальным Эмином. Но когда меня любила Даяна, с ней я был другим. Старался быть другим – внимательным, заботливым, нежным. Мне хотелось быть для неё самым лучшим. И часто в моменты страсти она шептала, что я такой и есть. Самый лучший для неё.

Тогда я старался, да.

С Евой же… хуже, наверное, ни с кем себя не вёл. Никогда никого не обижал столько раз. Никогда ни от кого не слышал столько раз возражений и нравоучений. Никто столько раз не давал мне понять, что веду себя как мудак, и не пытался меня воспитывать. Но при этом… несмотря на всё это, она с каким-то странным упорством продолжала заботиться обо мне, говорить со мной, не оскорбляя и не переходя границ, словно бы уважала меня… словно принимала меня вот таким… не самым лучшим. Не идеальным. Даже не просто хорошим.

Хотя, наверное, это она уважала себя настолько, что не опускалась на мой уровень.

Но почему тогда смотрела вот так? Почему прижималась так сильно, когда просто обнимал. И старалась скрыть свою радость, не показать мне, чтобы не подумал, что прощён за свой низкий поступок? Почему уходила от меня в другую комнату, наказывая, но не бросалась обвинениями, не устраивала скандал? Вроде бы была тихой… но при этом везде. В каждом уголке дома до сих пор видно её присутствие. Тут она прибиралась, тут постирала шторы, там чуть передвинула стол, а здесь приготовила противень, чтобы что-то вкусное пожарить…

Никто для меня никогда не готовил. Не знаю, откуда в её голову пришла вообще такая идея. Мы питались тем, что попадало под руку. Иногда захаживали в гости к кому-то из ребят, чья пара баловала порой ужинами (моя вот как-то не готовила, как и большинство). Или ели в столовой при клинике или в общем доме. Но Ева готовила только для меня… И как бы я не пытался воротить нос, чтобы не признаваться самому себе, что мне нравится, это было очень сложно. И наверное дело было даже не в том, что она очень хорошо готовила. А в том, что делала это для меня…