Темный выбор - К. Бузер

— Вернись к нам. Пожалуйста.

Я пытаюсь, Роуз. Я пытаюсь.

На этот раз темнота отличается от других чувств. Я осознаю свои другие чувства вместо постоянного ощущения парения. Запах лавандово-ванильного геля для душа, ровный ритмичный писк машины и тепло мягкого, знакомого тела, прижатого ко мне.

Роуз.

— Ты любишь моего брата?

— Да.

Ее единственное слово — мое спасение. Свет устремляется ко мне, и я наконец прорываюсь сквозь тяжелую поверхность. Я открываю глаза, и ее прекрасное лицо — все, что я вижу.

Моя маленькая роза, моя Роуз. Слова, которые я не успел сказать раньше, но должен сказать сейчас.

— Я полюбил тебя первым, — все одновременно поворачивают ко мне головы с одинаковыми потрясенными выражениями. А затем Роуз падает. Она неудержимо рыдает и ползет дальше по кровати. В тот момент, когда она касается повязки на моем бедре, внезапная боль вспыхивает, заставляя меня шипеть, что заставляет ее быстро слезть с кровати. Нет. Мне это не нравится. Ни капельки. Я пытаюсь протянуть руку, чтобы остановить ее, но мои руки кажутся невероятно тяжелыми.

— Не уходи, — хриплю я, мое горло пересыхает и першит.

После короткого колебания Роуз осторожно садится рядом со мной на кровать. Мне удается перевернуть мою руку ладонью вверх на кровать для нее. Она тут же скользит своей рукой в мою и нежно сжимает ее. Я пытаюсь ответить тем же, но каждое движение кажется тяжелым, словно гравитация давит на меня, делая даже эту простую вещь сложнее, чем обычно.

— Как долго? — я прочищаю горло и делаю глоток воды, которую протягивает мне Роуз, прежде чем продолжить. — Как долго я отсутствовал?

— Неделю.

События той ночи в церкви стремительно развиваются, словно ускоренная кинолента. — Лиам?

Роуз оглядывается через плечо, когда Рафаэль приближается с шевелящимся ребенком на руках.

— Привет, брат, — его глаза стеклянные, когда он смотрит на меня.

— Рафаэль.

Роуз забирает Лиама у Рафаэля и сажает его к себе на колени достаточно близко, чтобы я мог видеть и трогать его. Я протягиваю пальцы, и Лиам тут же хватает один из них.

— Я пойду за доктором и скажу ему, что ты проснулся, — Рафаэль вытирает глаза, прежде чем направиться к двери, бросая на меня последний взгляд перед уходом.

Следующими подходят папа и мама, и я рад видеть их обоих.

— Майкл! — мама рыдает, ее лицо искалечено, и она плачет у меня на плече. — Я так рада, что ты в порядке.

Папа сжимает мою руку. — Рад видеть, что ты не спишь.

— Рад, что не сплю, — говорю я ему. — Что случилось в церкви?

— Когда Патрик направил пистолет на Роуз, в этот момент появился Коннор и уложил его, — взгляд Данте метнулся к Роуз, и я последовал за ним.

Роуз склонила голову, целуя макушку Лиама, и я переплел наши пальцы в знак молчаливой поддержки. Я уверен, что она чувствует некоторую степень вины за действия своего отца и, возможно, за его смерть, но Патрик сам несет ответственность за свои действия. Ничто из того, что произошло, не было ее виной, и мне нужно, чтобы она это знала. Мне нужно сказать ей, что я сожалею обо всем, что я сказал на пляже.

Что когда я сказал, что люблю ее, я имел это в виду. Я люблю каждый ее дюйм. Хорошую, плохую, уродливую. Черную, белую и серую.

Еще одно воспоминание промелькнуло в моей голове, заставив меня резко сесть. Внезапное движение вызвало резкую боль в моем теле, не давая мне возможности сделать что-либо еще. Руки тянутся ко мне, как будто пытаясь остановить меня, но это было излишне. Я падаю обратно на кровать, и мой взгляд перемещается в сторону Роуз.

— Тебя ударили ножом.

— Да.

— Дай мне посмотреть.

— Майкл…

— Роуз, — я прерываю и не оставляю места для споров. Я могу лежать в постели, но я все еще я. — Дай. Мне. Посмотреть.

Она закатывает глаза с тяжелым вздохом. Если бы я не лежал в постели, а она не была ранена, я бы сейчас посадил ее на эту кровать, наказав за этот маленький акт саркастического бунта. Роуз передает Лиама маме и затем сползает с кровати. Ее движения прерывистые и медленные, и если она думает, что я пропустил эту маленькую гримасу только что, она ошибается.

Роуз закатывает рубашку, открывая большую белую повязку, обмотанную вокруг ее средней линии.

Прежде чем я успеваю заговорить, она быстро говорит: «Я в порядке», но я чувствую скрытый смысл в ее словах и замечаю печаль на лице мамы, прежде чем она отводит взгляд.

— Нет, ты не в порядке, — говорю я, и когда выражение лица Роуз меняется, я понимаю, что я прав. — Что еще случилось?

— Один из моих яичников был поврежден ножом, и они не смогли остановить кровотечение. Им пришлось удалить его, но у меня все еще есть один из моих яичников и моя матка, — Роуз раскрывает правду, не встречаясь со мной глазами.

Я осторожно протягиваю дрожащую руку, кладу два пальца ей под подбородок и поднимаю ее лицо. Боль очевидна в ее глазах, но есть и что-то еще. Что-то вроде вины. О, ради всего святого…

— Ты жива. Это все, что имеет для меня значение.

— Но я, возможно, не смогу снова забеременеть. Один яичник все усложняет, а я всегда хотела большую семью, как у тебя и…

— Роуз, — она резко останавливается и ждет. — Есть и другие способы иметь собственных детей. Суррогатное материнство — это вариант. Верно?

— Верно, — соглашается она после долгой секунды.

Сейчас она может согласиться со мной, но я знаю, что этот разговор далек от завершения. Мы должны разобраться с чувством вины, которое она чувствует, потому что оно не нужно.

Наш разговор прерывает стук в дверь. Рафаэль возвращается с мужчиной, который, как я предполагаю, является моим главным врачом.

Судя по отчету врача, мне повезло, что я жив. Огнестрельное ранение в верхнюю часть бедра, задевшее бедренную артерию, вызвало чрезмерную потерю крови, из-за чего мое сердце дважды останавливалось во время операции, и моим врачам пришлось ввести меня в кому, чтобы мое тело могло восстанавливаться без перерыва.

Я мало что помню о времени, проведенном в коме. Это похоже на слабый сон, на долгий сон, который все еще не дает мне покоя. Я смотрю на Роуз, и она поднимает на меня глаза. Она — причина, по которой я жив. Роуз и наш сын. Они дали мне что-то, за что можно бороться, пока я плыл в бесконечной