Мой темный Ромео - Паркер С. Хантингтон

минут после того, как оставил Даллас рыдать на лестнице, я прокрался в ее комнату. Меня не удивило, что там никого не оказалось. Дурацкая роза, которую она держала в банке из-под ватных палочек, разбросала повсюду лепестки. А то, что уборщицы не протерли прикроватную тумбочку под ней, должно быть, дело рук моей неряшливой жены. От моего внимания не укрылось, как основательно Даллас проникла в мой дом, – он станет совсем другим, если она решит уехать.

Я бродил по коридорам в поисках Даллас. Дождь барабанил по крыше, стучал по окнам. С момента нашего возвращения из Парижа температура резко упала. Меня никогда не беспокоил холод – я привык к нему и внутри, и снаружи. Но мне пришло на ум, что моя жена, возможно, не в восторге от морозов, которые приходят, едва осень уступает зиме.

Не в настроении играть в прятки, я достал телефон и нашел ее по камерам видеонаблюдения. Перемотав видеозаписи, я отыскал ту, на которой Даллас тащит огромный чемодан Louis Vuitton в подземный гараж, крепко сжимая ручку кулаками, будто в нем спрятано мертвое тело.

Чемодан. Я бросился в ту сторону. В животе вскипал мощный яд из злости и тревоги. Да что она такое вытворяет?

Выбирает один из предложенных тобой вариантов. Уходит, кретин.

Меня больше не удивляло, что я так реагировал на Даллас, – теперь это неоспоримый факт. Но у меня скручивало все нутро, каждый орган сжимался в комок от дурных предчувствий, когда я признавал, как глубоко она в меня вцепилась. Так глубоко, что проникала сквозь плоть, кровь и кости. Сквозь стволовые клетки, психологические шрамы и слои льда. Она попала в самое болезненное и чувствительное место. Туда, где боль неизбежна. И не потому, что она мне нравилась, ведь мне правда не нравилась Даллас Коста.

А потому, что я ее хотел. Жаждал. Потому что мог думать только о том, чтобы к ней прикоснуться.

К тому времени, когда я ворвался в подземный гараж, во мне пылало столько ярости, что ей можно было поджечь весь Вегас. И все же я сохранил хладнокровие. Даллас уселась на гору чемоданов рядом с «Майбахом» и перекусывала бисквитными палочками в клубничной глазури. Она болтала ногами, как ребенок. Мне становилось тошно от того, что некто настолько простодушный имел надо мной такую власть.

Я обошел ее, сложив руки за спиной.

– Собралась в какое-нибудь приятное местечко?

– Любое место вдали от тебя уже прекрасно.

Внутри что-то – кто-то – кричал мне, чтобы я заставил ее остаться. Не потому, что мог ее терпеть, а потому, что потерять ее означало проиграть Мэдисону.

Вместо этого я изобразил безразличие.

– Чапел-Фолз или Хэмптонс?

– Чапел-Фолз. – Она слизала клубничную глазурь и бросила палочку обратно в коробку. – Я не против выйти замуж за мужчину с детьми. Тем большим количеством детей себя окружу.

Да что такое с этой женщиной, одержимой маленькими человечками?

– Я вызову Джареда. – Я поднес телефон к уху, сам не веря, что впервые за тридцать один год моей жизни кто-то раскусил мой обман – и этот кто-то любил книги о Генри Плоткине и сериал «Между ними».

– Не нужно. – Даллас довольно замычала, поедая очередную бисквитную палочку. – Я уже ему позвонила. Он едет.

Ты поставил ей ультиматум. Она сделала выбор. А теперь уходи, сохранив свое достоинство, и найди другой способ поиздеваться над Лихтом.

Я убрал телефон в карман.

– Мои юристы пришлют тебе документы для окончательного согласования развода. Благодаря брачному договору это не должно занять много времени.

Она расплылась в милой широкой улыбке, зажав лакомство зубами.

– Отлично!

– Хотя… – Я подошел на шаг к ней. – Учитывая, сколько времени мы пробыли в браке, возможно, лучше его просто аннулировать.

Аннулирование брака сделало бы ее грешницей в Чапел-Фолз. Город никогда не позволил бы ей забыть это прегрешение.

Даллас невозмутимо перекинула волосы на плечо.

– Послушай, Коста. Мне плевать, даже если ты отправишь меня обратно с труппой «Чиппендейлс»[40], закиданной использованными презервативами. Все лучше, чем жить в тюрьме, где за мной постоянно следят, игнорируют и отказывают в единственном, чего я хочу, – в ребенке.

– Неужели это правда вершина твоих устремлений? – Я нахмурился. – Стать сосудом для кого-то другого, а затем и слугой на последующие восемнадцать лет?

– Да. И пока ты не сказал, что мне нужно разрушить стены патриархата, желание реализовать себя в роли матери и признание того, что это моя величайшая страсть, – такой же благородный выбор, как и стремление стать нейрохирургом.

Я, как обычно, был в корне с ней не согласен, но спорить на эту тему не имело смысла. Несколько мгновений прошли в тишине.

– Почему ты все еще здесь? – Она зевнула. – Уходи. Джаред приедет с минуты на минуту, и я стану лишь неприятным воспоминанием.

Я должен уйти. Развернуться и уйти. К моему облегчению, именно это я и начал делать. Эхо моих шагов отражалось от голых стен. Я знал, что если снова на нее взгляну, то совершу ошибку. Все к лучшему. Пора сократить потери, признать единственную совершенную за тридцать один год своей жизни ошибку и двигаться дальше. Моя жизнь снова станет нормальной. Спокойной. Аккуратной. Бесшумной. Нерасточительной.

Я схватился за дверную ручку, собравшись открыть дверь.

– Эй, придурок.

Я остановился, но не стал оборачиваться. Отказывался откликаться на это слово.

– Как насчет последнего раза на дорожку?

Я оглянулся через плечо, зная, что не стоит этого делать, и увидел, как моя будущая бывшая жена облокотилась на крышу моего «Майбаха», ее платье задралось, а под ним не было трусиков. Ее обнаженная киска блестела и была готова меня принять. Вызов. А я никогда не уклоняюсь от вызовов.

Отбросив осторожность (и оставшиеся клетки мозга, которые она не поджарила своей бессмысленной болтовней), я направился к ней.

Когда подошел, Даллас подняла руку и остановила меня, упершись ладонью в грудь.

– Не так быстро.

Будет быстрее быстрого, учитывая, что я вот-вот кончу только от одного твоего вида.

Я выгнул бровь.

– Холодок пробил от страха?

– Нет, низкие температуры по твоей части. Не хочу красть твои заслуги. Либо делаем все до конца, либо вообще никак. Все или ничего.

Меня выводило из себя, что всякий раз, когда я давал ей выбор, она выдумывала другой. Если я давал ей вариант, она заменяла его одним из своих. А сейчас вслед за выдвинутым мной ультиматумом она поставила свой собственный.

И, как обреченный дурак, я выбрал все.

Собственный крах.

Мы слились в грязном, агрессивном поцелуе с прикосновениями языка и зубов. Даллас вцепилась мне в шею,