Дикая река - Лора Павлов

33

. .Ривер

Последние несколько дней были настоящим адом.

Оказалось, у меня все-таки есть сердце. Просто понял я это слишком поздно — когда оно уже было разнесено к черту.

Руби Роуз разорвала меня на куски.

Я велел Кэсси отменить все встречи и сказал, что заболел, — поэтому она каждый день присылала мне суп из Golden Goose. Но у меня не было ни малейшего аппетита. Потому что я напивался с утра до вечера, начиная с того дня, когда застал Руби с этим хламовским недопрофессором.

Выяснилось, что заткнуть чувства алкоголем не так уж просто. Ни в одном баре мира не найдётся столько бухла, чтобы заглушить то, что я чувствовал.

А я чувствовал все.

Грусть. Боль. Одиночество.

А для упертого одиночки, которому до этого все устраивало, это было особенно дико. Мне ненавистна стала тишина в собственном доме.

Не было подколок. Не было перепалок. Не было ее саркастичного смеха.

Не было Королевы.

Не было жизни. Света. Радости.

Я через многое прошел в этой жизни, но это… это была совсем другая тьма.

Я отгородился от всех, и пацаны это явно прочувствовали — последние сообщения уже не были шуточными, они начинали волноваться всерьез.

Сегодня был первый день, когда я не полез за бутылкой сразу после пробуждения. Я понимал, что в этом дерьме вечно не провисишь.

Я быстро написал Кэсси:

Спасибо за суп, но я уже в порядке. Больше не надо ничего присылать. Завтра буду в офисе. Начинай переносить встречи, которые мы отменили.

Кэсси: Спасибо, босс. Сегодня уже все равно заказала тебе твой любимый — французский луковый.

Я покачал головой. Ну вот слушает она хоть кого-нибудь, кроме себя? И кому вообще в болезни хочется вонючий луковый суп?

Отвечать не стал. Просто пошел в душ — впервые за несколько дней. Потом оделся.

Когда зазвонил дверь, я открыл — и, конечно, там стоял Кингстон. В руках у него был контейнер с супом и ложка — он уже хреначил его прямо по дороге.

— Это стояло у тебя на крыльце. Подумал, что раз ты страдаешь и ноешь, тебе не до супа.

— Отвали. Решил, что можно просто забрать? И какого хрена ты здесь?

— Потому что я твой брат. И пора уже вытащить голову из жопы. — Он прошел в дом, плюхнулся на стул у кухонного острова и продолжил жрать мой обед.

— А если бы я действительно болел? И это была бы единственная еда, которую я мог проглотить? — Я скрестил руки на груди.

— Все равно бы сожрал. Ты выживальщик, брат. Ты на необитаемом острове мог бы выжить и жить норм. Я вот наоборот — люблю еду на вынос, чтобы мне готовили и ублажали. Кстати, я вчера перебрал и думал, может, ты мне голову помассируешь?

Он ухмыльнулся. Этот ублюдок был самым капризным нытиком в мире.

— Я болел, напомню. Может, ты мне голову помассируешь?

— Ты ненавидишь прикосновения. А я ими питаюсь. И вот к сути… — Он пожал плечами и смачно прихватил еще несколько ложек супа.

— Ты сегодня вообще собираешься к делу перейти?

— Всегда такой нетерпеливый. — Он положил ложку в контейнер. — Я тут подумал: мы облажались с этой идеей со стикером.

— Да ну? Гений догадался. Благодаря тебе я выгляжу как мудак. Я признался ей в любви, а она отчалила в закат с этим профессором. Отличный совет, хренов мудрец. — Я подошел к холодильнику и налил себе сока.

Кингстон усмехнулся:

— Я не про то, что ты признался. Это было правильно. Я про то, как ты это сделал. Ну не та Руби, чтобы на стикеры реагировать.

Нет. Она из тех, кто разрывает твою душу на части. Кто влезает так глубоко, что дышать без нее не можешь. А потом просто уходит. Как ни в чем не бывало.

— Хрен с ним. Было тупо, не хочу это обсуждать.

— Ривер. — Голос у него стал серьезным. — Посмотри на меня.

— Ну?

— Ты ее любишь. Признаться в этом не было ошибкой.

— Я уже пережил. Мне и раньше жилось нормально. Все это было ошибкой.

— Не согласен, — сказал он.

— Конечно. Возражать — твое любимое занятие, — буркнул я и пошел к аптечке. Голова раскалывалась. Грудь ныла — тупая боль, от которой не спрятаться. Я проглотил пару таблеток и запил соком.

— Я знаю, что тебе было нелегко. Что потеря мамы и отца была особенно тяжелой для тебя. Я-то почти ничего не помню, а ты — все. И ты ведь тогда в больнице провел кучу времени, знал, что родителей уже нет. Мне досталось куда легче, — сказал он. И я опешил.

Что за нахрен?

— Не твое дело. Это не твоя вина.

— Ты всегда был для меня лучшим братом. Черт, лучшим человеком. — Его глаза вдруг стали влажными.

— Ты сдохнешь, да? Рак? Что происходит?

Он хмыкнул:

— Нет. Я просто переживаю. Ты — хороший человек. Ты заслуживаешь быть счастливым. Сказать Руби, что любишь ее — это правильно. Ради этого и живем.

— Слова самого главного бабника в округе. Ты ни разу не говорил женщине, что любишь ее.

Я попытался не дать слезам пробиться и перевести все в шутку.

— Эй, я от любви не бегаю. Просто люблю много женщин, но недолго. — Он усмехнулся. — Но я не закрываюсь, как ты. Потому что у меня не было таких потерь. А ты… ты изменился, когда появилась Руби.

Я облокотился на кухонный остров и скрестил ноги.

— В каком смысле?

— Ты стал… живее. Светлее. Меньше злился на все подряд. Она шла тебе на пользу.

— Ага. И чем все закончилось? Как и начиналось — взрывом. Я нарушил правила. А она просто играла.

— Да брось, брат. Ты правда в это веришь? Ты же знаешь ее. Это не в ее стиле. Она, как и ты, всегда говорит прямо. Она никогда не извиняется за то, кто она есть. И вряд ли она вдруг так резко изменилась.

Если честно, логически я понимал, что это правда. Черт, я знал, кто она такая. Но я больше ни в чем не был уверен.

— Ну, ее парень приехал, чтобы забрать ее в город. Она даже не попрощалась. По-моему, довольно четкий знак, что я все не так понял.

— А мы точно это знаем?

— Мы точно это знаем? Мои глаза мне наврали, что ли? Я видел их вместе на кухне. Она уехала, ни слова мне не сказав после той записки. Так