Танцующая с волками - Сёстры Нолан

— Улль помогает. — Оливия вдруг смутилась, словно произнесла что-то предосудительное. — Делает всё, что в его силах.

— Я могу понять, что ты осталась в стае от безнадеги, но то, что ты смогла простить его за то, что он натворил, совершенно не укладывается в голове.

— А я и не простила, — тихо прошептала Оливия и опустила глаза. Пара солёных капель упала на кожаное кресло, и Анна не выдержала. Сжав подругу в объятиях, она гладила её по коротким волосам, пытаясь успокоить начавшуюся истерику.

— Мне столько хочется тебе рассказать! — всхлипнула Оливия, вытирая слезы.

— Эй, детка, ну же! Выше нос. Я рядом. Выкладывай мне всё! — Анна снова притянула её к себе.

Ещё несколько минут Оливия пыталась справиться с нахлынувшими чувствами, а затем тихо заговорила, то и дело сбиваясь и шмыгая носом. Она рассказала подруге всё: как самовольно ушла за стену в надежде узнать, почему её фото нашлось среди вещей в заброшенном лагере, как оказалась среди ликантов в домике посреди леса и узнала, что Ульрих жив, и как жила там после войны, пытаясь не сойти с ума от горя и безысходности.

Анна обнимала её за плечи и молча слушала, позволяя наконец поделиться всем тем, что так долго копилось в душе.

— Поговорили? — махнув рукой Анне на прощание, Ульрих сел за руль и кинул взгляд в зеркало заднего вида.

Он не стал уточнять, что прекрасно слышал разговор, даже находясь на приличном расстоянии от внедорожника.

— Да, можем ехать, — улыбнулась Оливия, и на покрасневшем носу тут же образовались тонкие морщинки. — Спасибо, мне это было необходимо.

Он сдержанно кивнул и направил автомобиль в сторону КПП.

На посту стоял уже другой дежурный. Оливия хорошо помнила этого парня, хотя он был на пару лет младше, а значит, мог с лёгкостью узнать беглую охотницу.

— Он знает меня, Улль, — прошептала она, подавшись к переднему сиденью.

— Пригнись и молчи, — ответил он и достал карту из держателя.

— Багажник открой, — приказал охотник, стоило машине поравняться со шлагбаумом, и Ульрих покорно вышел на улицу, демонстрируя коробки с продовольствием, что он купил. — Карта просрочена на сорок минут.

— И? — Ульрих вскинул бровь. — Пропуска давай и открывай ворота.

Он спокойно вернулся к водительской двери и уселся за руль.

— Размечтался, — выплюнул парень и нагло ухмыльнулся, рассматривая оборотня, словно диковинную зверушку. — Пропуска я забираю, пусть ваш главный за ними заезжает.

Ульрих скривил губы в подобие зловещей улыбки, прожигая дежурного жёлтыми радужками.

— Я главный, — процедил он. — Верни пропуска и передай в штаб, что я всё ещё жду топливо. Завтра последний день.

— Приказы будешь отдавать своим шавкам, — вскипел охотник и швырнул в салон документы.

Пластиковый квадратик пролетел у лица Альфы, неприятно чиркнув острым краем по коже. Внутри Ульриха полыхнул костёр. В одну секунду он выбросил руку из окна, схватил парня за ворот куртки и дёрнул на себя, впечатав не ожидавшего нападения бедолагу в борт машины.

— Улль, не надо.

Прохладная ладонь легла на его шею. Он выдохнул, чувствуя, как утихает клокочущая ярость, и разжал хватку. О последствиях своего поступка он старался не думать. Не убил же, в конце концов.

— Ворота открой, — крикнул он сидящему на земле охотнику, который, словно в прострации, шарил по земле рукой в попытке найти слетевший с головы форменный берет.

Шлагбаум неуверенно поднялся, и внедорожник выехал с территории гильдии.

* * *

Солнце уже вошло в зенит, когда Кэтрин, немного пошатываясь, вышла из леса. Пальцы лениво скользили вдоль краёв рубашки, застегивая мелкие пуговицы. Остановившись, она с удовольствием потянулась, разминая ноющие мышцы. Пробуждение вышло не из приятных: вымотанная бессонной ночью волчица очнулась ближе к полудню в чём мать родила на нагретом солнцем утёсе.

Ульрих пришёл к ней в комнату поздно вечером, протянул шуршащий свёрток и начал говорить что-то о том, как он ценит её силу и твёрдость характера. Первым порывом было швырнуть ему этот подарок в лицо, но Кэтрин лишь сухо кивнула и вежливо выпроводила Альфу за дверь.

Мысленно волчица ликовала. Он всё-таки пришёл. И пусть она не услышала от него никаких извинений, первый шаг к примирению был сделан. Вот только легче от этого не становилось. Кэтрин безумно хотелось кинуться ему на шею, уткнуться носом в горячую щёку, вдыхая любимый запах, но она заставила себя сдержаться, чтобы не растоптать собственное самолюбие окончательно.

Папа всегда называл её гордым волчонком. Боевая и непокорная, Кэтрин мало походила на своих сверстниц. Женщины стаи не имели права голоса, они смиренно оставались за спинами мужчин, предпочитая вести хозяйство и смотреть за детьми, в то время как она никогда не лезла за словом в карман и громко высказывала своё мнение к неудовольствию старейшин. Принадлежность к роду белых волков заставляла их закрывать глаза на её поведение, но на этом преимущества высокого происхождения заканчивались. Семья Кэтрин жила так же, как и все в резервации до прихода Ульриха к власти — бедно и порой впроголодь, с чем она, будучи прямым потомком первых ликантов, отчаянно не хотела мириться.

С появлением Ульриха в стае волчицу будто подменили. Не привыкшая стелиться перед кем-либо, она отчаянно искала его внимания, в тайне надеясь на взаимность. Однако, пользуясь её благосклонностью, он не спешил отвечать тем же.

Полночи волчица провела без сна, раз за разом пересчитывая разноцветные бусины на новом браслете. В какой-то момент ей начало казаться, что она погорячилась и зря выставила Альфу вон, только вот разум твердил обратное.

Не желая поддаваться сомнениям, Кэтрин решила отправиться туда, где ей всегда становилось спокойнее. Бесшумно покинув особняк под покровом ночи, она оставила одежду в привычном месте и, обратившись, скрылась в лесу.

Отпустив на волю назойливые мысли, белая волчица мчалась через чащу навстречу рассвету. Сделав крюк в двести миль, она достигла скалистых гор и только здесь почувствовала, что выбилась из сил. Сон сморил её моментально, а когда она проснулась, воздух уже прогрелся до такой степени, что каждый вдох отдавался першением в горле.

Она не спеша добралась обратно к резервации, попутно осторожно размышляя о том, что на самом деле чувствует. И сейчас, стоя перед коваными воротами особняка, Кэтрин поняла, что горечь обиды пропала.

Снова.

Ей было странно осознавать, что упрямая и своевольная девушка, какой она всегда была, рядом с Ульрихом становилась домашней кошкой. Кэтрин ни за что не стала бы терпеть подобного отношения к себе от других, но ему прощала многое. И теперь она знала наверняка, что пойдёт за ним хоть