Свет во тьме - Ноа Хоуп

– Сочувствую я вам, друзья мои, – сквозь смех произнёс. Селим, – Женщины – это слабость и сплошная головная боль. И я никогда не позволю никому обвести меня вокруг пальца, как это сделали ваши женщины.

Я уже открыл рот, готовясь напомнить ему о некой рыжеволосой фурии, которая, судя по всему, довольно ловко вертела им, как хотела, но в этот момент раздался оглушительный взрыв. Ударная волна швырнула нас в разные стороны, мир вокруг погрузился в хаос из пыли, дыма и криков.

Глава 36. Елена

Я медленно приоткрыла глаза. Веки были тяжёлыми, и потребовалось невероятное усилие, чтобы их приподнять. Но вместо привычной, ясной картинки мира увидела лишь расплывчатое полотно, сквозь которое смутно проступали очертания предметов и двух фигур рядом со мной. Резкий запах антисептика царапал ноздри, вызывая тошнотворное ощущение. А где-то прямо над самой головой, или, возможно, чуть сбоку, назойливо и монотонно гудел какой-то медицинский аппарат. Его низкочастотная, ровная вибрация отдавалась в черепе тупой, пульсирующей болью, и каждый гудок, казалось, ввинчивался глубже в мозг.

Я инстинктивно попыталась приподняться, опереться на локти, чтобы хоть как-то изменить положение тела. Но в то же мгновение резкая, колющая боль, словно тысячи раскалённых игл одновременно впились в кожу, пронзила всё тело, заставив меня застонать.

Одна из размытых, тёмных фигур тут же пришла в движение, резко приблизившись. Ещё до того, как раздался голос, я узнала его. Ник. Его неповторимый запах окутал меня, принося с собой странное, почти забытое чувство безопасности посреди этого хаоса боли и тумана.

– Ты проснулась, Лёля, – прохрипел он, и голос его звучал непривычно сдавленно, с такой тревогой, что у меня внутри всё сжалось. – Наконец-то… Я уж думал, поседею здесь, клянусь. Каждый грёбаный час тянулся как год.

Я отчаянно пыталась сфокусировать взгляд на его лице, заставить контуры обрести чёткость, но тщетно. Всё двоилось, смазывалось, лишь искажённые, вытянутые очертания его высокого силуэта проступали сквозь серую дымку. И в этот момент в памяти вспыхнули кошмарные фрагменты: старое кладбище, мрачные надгробия, ослепительная вспышка, взрыв, полные ужаса крики, хаос, паника, бегущие люди, и невыносимая боль… а потом темнота, в которую я провалилась.

Ужас хлынул по венам, мгновенно парализуя и без того ослабленное тело. Дыхание оборвалось на полувдохе, в горле застрял колючий ком, царапающий слизистую. Из груди вырвался судорожный, прерывистый всхлип, больше похожий на хрип. Пальцы сами собой сжались, так сильно, что ногти болезненно впились в кожу ладоней. Ощущение острой боли на мгновение отвлекло от душащего страха, вернув крошечную частичку контроля.

И тут же, словно откликнувшись на безмолвный крик о помощи, на мою щеку легла тёплая, большая ладонь Ника. Я почувствовала шершавость его кожи, тепло, исходящее от его руки. Это прикосновение, такое реальное и осязаемое на фоне расплывчатого мира вокруг, вызвало дрожь во всём теле.

– Тшш, любовь моя. Всё будет хорошо. Ты скоро поправишься. – его голос, такой родной и близкий, сейчас казался далёким, словно доносился из-за толстой стеклянной стены.

Слова Ника должны были успокоить, принести облегчение, но они только усиливали подступающий ужас. Эта проклятая пелена перед глазами, которая не рассеивалась ни на йоту, что бы я ни делала…

Беспомощность и абсолютная уязвимость в собственном теле – знакомое, до тошноты омерзительное чувство нахлынуло с сокрушительной силой, грозя поглотить меня целиком. Меня снова затягивало в воронку отчаяния.

– Ник… я… я ничего не вижу, – прохрипела я, с трудом разлепляя пересохшие губы. Голос прозвучал хрипло, словно я долго кричала. – Почему? Что со мной? И… сколько… я была без сознания?

– Тише, Лёля, тише, моя хорошая, – он крепко, почти судорожно сжал меня за руку, его пальцы привычно и успокаивающе переплелись с моими. – Сейчас доктор всё объяснит.

В этот момент раздался звук шагов, и рядом со мной, с другой стороны кровати, появилась фигура. Она была выше такого же роста, как Ник, и мне показалось, что на ней что-то светлое, возможно, белый халат, но это было лишь догадкой, основанной на стереотипах, а не на реальном зрительном восприятии. Я отчаянно пыталась сфокусироваться, но черты лица были абсолютно неразличимы, превращая человека в безликий силуэт.

– Елена, прежде всего, должен сказать, мы все очень рады, что вы очнулись, – раздался спокойный, хорошо поставленный мужской голос с лёгким, едва уловимым акцентом, который я не могла идентифицировать. В нём не было ни тревоги Ника, ни моих панических нот – только профессиональная уверенность.

– Я ваш лечащий врач, Андре Бишоп. – продолжил он тем же тоном. – Вы находились без сознания семь дней.

СЕМЬ ДНЕЙ?!

Эта цифра взорвалась в голове оглушительной сиреной, на мгновение перекрыв даже гул медицинского аппарата. Целая неделя моей жизни была вычеркнута, а я была ничем – телом, подключённым к трубкам и проводам, балансирующим на грани между жизнью и… чем-то другим.

Ник… Боже, Ник! Он наверняка сходил тут с ума от неизвестности и беспокойства. Я почти физически ощутила его муку: его бессонные ночи, его напряжённое вслушивание в каждый писк аппаратов. Мысль о его страданиях, пока я была в небытии, на мгновение отодвинула даже мой собственный страх слепоты.

– Что касается вашего первого вопроса… – доктор Бишоп сделал едва заметную паузу, словно подбирая слова. – В результате взрыва вы, к сожалению, получили контузионное повреждение сетчатки обоих глаз. Это и вызвало временное, – он сделал особое, почти механическое ударение на этом слове, – я подчёркиваю, временное снижение остроты зрения. Размытость изображения, возможно, плавающие «мушки» перед глазами, ощущение тумана, которые, я понимаю, наверняка вас сильно беспокоят, – всё это характерные и ожидаемые симптомы в вашем случае. Но вы находитесь в одной из лучших специализированных офтальмологических клиник Нью-Йорка. Поверьте, мы делаем всё возможное и используем самые передовые методики, чтобы как можно скорее вернуть вам зрение в полном объёме.

Мужчина говорил чётко, размеренно, и я понимала каждое его слово, но их смысл доходил до моего сознания с огромным трудом.

Временное… Но что, если это не так? Что, если это лишь стандартная врачебная уловка, чтобы не шокировать пациента сразу? Вдруг я навсегда останусь слепой?

Мысль об этом была настолько невыносимой, что меня внезапно бросило в жар, волна тошноты подкатила к горлу. Кожа мгновенно покрылась липкой испариной. Слёзы жгли глаза, смешиваясь с потом и делая туман ещё гуще, но я даже не могла их вытереть. Боялась сделать лишнее движение, что это только усугубит хрупкость моего положения. Я лежала, парализованная ужасом, чувствуя, как мир сужается до этой больничной койки и всепоглощающей тьмы.

– Можно… мне…