Прибежище из серы и тьмы - Люсинда Дарк

Руки поднимают меня, тонкие и мягкие. Аромат солнца и лета проникает в мои ноздри. Я глубоко вдыхаю, пытаясь определить запах, в то время как тяжесть опускает мои веки, не позволяя мне выйти в видимый мир.

— Ш-ш-ш. — шепчет мне нежный женский голос. — Ты в безопасности, Нептис. Теперь ты в безопасности.

Голос женщины такой же нежный, как и сильные руки. Впервые за долгое время я действительно верю ей. Если она говорит, что я в безопасности, то, может быть, я наконец-то в безопасности.

Глава 30

Кайра

Тихие звенящие звуки капающей воды, чередующиеся с хлоп-хлоп-хлоп, медленно возвращают меня в реальный мир. Я подавляю стон, когда мои глаза распахиваются, останавливаясь на мгновение, чтобы полюбоваться резным каменным потолком надо мной.

В отличие от спальни, в которой я спала последние несколько ночей, эта комната имеет сводчатую форму, как будто сама комната представляет собой один большой грот, высеченный в серной горе на острове Ортус. Также нет никаких сомнений в том, что я все еще на Ортусе.

— Ты перестаралась, — говорит мягкий голос из моего последнего воспоминания, предупреждая меня о том, что я не одна.

Я поворачиваю голову и чувствую, как мое сердце пытается выпрыгнуть прямо из груди. Македония стоит перед довольно большим кипарисом, занимающим большую часть комнаты, в мерцающем платье из золотых нитей. Изящные ленты того же цвета стягивают платье у горла, оставляя обнаженными плечи и руки. Светлый тон подчеркивает глубокий красновато-коричневый оттенок кожи, которая кажется гладкой и безупречной, как плоть всех Богов.

Македония поглаживает маленькую ветку дерева, прежде чем обхватить пальцами лейку у своих ног и поднять ее к корням дерева, которые, кажется, уходят в землю под ней. Земля. Грязь. Не камень. Я сажусь в постели.

— Где я?

Богиня Знаний заканчивает поливать корни, прежде чем поставить лейку на место. — Ты в безопасном месте, — сообщает она мне, не вдаваясь в подробности.

Взглянув вниз, я замечаю, что на мне больше нет туники и брюк, как было, когда я следовала за Нубо и Заликой. Вместо этого я одета в тонкую белую ночную рубашку. Я собираю одеяла в руки, в отчаянии сжимая кулаки. Нет смысла проверять, на месте ли мои кинжалы. Если она раздела меня, то, несомненно, забрала их.

Македония отходит от кипариса к другому растению — оно свисает из подвешенного на цепи горшка, закреплённого в камне. Она берёт лейку и осторожно наклоняет её над горшком. Вода просачивается через маленькие отверстия внизу, стекая по каменной стене сбоку и с мягкими хлопками падая на пол. Неужели это был тот самый звук, который разбудил меня?

— Я уверена, ты совершенно сбита с толку относительно того, зачем я привела тебя сюда, — говорит Македония. Ее слова привлекают мое внимание, и я перевожу взгляд обратно на нее, отводя его от ручейков воды, шлепающих о камень.

— Можно и так сказать, — уклоняюсь я, разглядывая и ее, и остальную часть комнаты, пока тихонько придвигаюсь к краю матраса.

Это спальня, это ясно по кровати подо мной, но более того, эта комната, кажется, спроектирована так, чтобы имитировать темный сад. В сводчатом каменном потолке вырезаны отверстия, через которые пробивается тусклый сероватый свет. Он освещает растительность, украшающую помещение. Простые деревья, вроде кипариса, занимают разные участки, но рядом с ними также видны различные виды цветущих кустарников. Розовые, белые и красные цветы выглядывают из-за деревьев и мебели из цельного дерева, которая занимает много места.

Несмотря на каменные стены и потолок, которые придают ему сходство с пещерой, в этом месте теплее, чем в любом другом в Ортусе, которое я видела. Густо-зеленый плющ вьется по одной стороне комнаты, а по другой стекает вода. В высоких бронзовых подсвечниках стоят свечи, которые освещают то, чего нет в мансардных окнах наверху. Это прекрасно.

— Я не хотела забирать тебя вот так, — бормочет Македония, и ее голос разносится по большому пространству.

Мои босые ступни касаются мягкой земли, и ее тепло разливается по моим ногам до самых костей. Когда в последний раз я действительно чувствовала, что прикасаюсь к чему-то живому? Весь Ортус — холодный камень и ледяная опасность. Однако это место, эта комната — все, по чему я скучала.

— Забрала меня? — Я повторяю слова Македонии, не скрывая вопроса в своем тоне.

Плечи Македонии вздымаются и опускаются со вздохом. Она ставит лейку на стол, также уставленный различными растениями, цветами в горшках и пучками сорняков, растущих из пола и обвивающихся вокруг ножек стола. Поворачиваясь ко мне, Македония бесшумно скользит по полу, пока не оказывается в изножье кровати. Наши взгляды встречаются.

— Теперь ты меня слышишь, Нептис?

Вопрос, произнесенный ее голосом, исходит не из ее губ, которые остаются сжатыми и неподвижными, а в моей голове.

Мои глаза расширяются.

— Да, — говорит она, прежде чем я успеваю ответить. — Я могу говорить с тобой таким образом, но не волнуйся. Я не могу заглянуть в твой разум и мысли. Это дар, которым обладают многие Боги, как и был бы у наших детей, — ее глаза разрывают контакт и смотрят в пол, — если бы мы не позволили Трифону украсть их.

— Ты говорила со мной на арене, — говорю я.

Македония снова поднимает голову и улыбается. — Да, — говорит она, на этот раз вслух. — Вместе с твоей другой Авией.

— Моей что?

Полные губы Македонии приоткрываются в тихом смехе. Протянув руку, она прикрывает рот, а ее плечи вздрагивают от веселья. Я жду, наблюдая за ней, одновременно любопытствуя и сбитая с толку, почему я не чувствую опасности здесь — наедине с кем-то из Совета Богов. Я знаю, что должна.

Когда Богиня успокаивается, ее рука снова опускается. — Мне еще многое нужно сказать тебе, Нептис, — говорит она, прежде чем протянуть руку и жестом предложить мне встать. — Пойдем.

Оставшись практически без выбора, я встаю с кровати и иду следом за Македонией, которая ведет меня дальше в свои покои — и я предполагаю, что это именно то место. Должно быть, это личная комната одного из Богов. Это не похоже на тюрьму, и, без сомнения, Боги, которым пришлось остаться на этом острове для своих церемоний, хотят, чтобы им напомнили об их награде за эту войну — свободе, жизни и их правлении над всем Анатолем.

За поворотом,