Развод с горьким привкусом кофе - Сусанна Ткаченко

А когда сама Маргаритка проявила инициативу, жестко поставил ее на место. И у Артёма с тех пор дома не бывал. К счастью, друг скоро сам съехал из родительской квартиры. А потом я вообще надолго уехал из города. Но когда вернулся и внезапно узнал, что Маргаритка выскочила замуж, а мое имя даже слышать не хочет… внезапно расстроился.

Но сказать, что я каждую минуту о ней думал и мечтал, тоже нельзя. Я жил своей жизнью, заводил отношения и один раз даже чуть не женился. Сестра друга в это время пряталась в самом укромном уголке моей души — как забытая фотография в кошельке, которую не решаешься выбросить, но и доставать страшно.

Иногда я видел девушку, чем-то на нее похожую — такую же хрупкую, с такими же ореховыми глазами, — и вспоминал голос Маргаритки, дрожащий от собственной смелости, когда она, прижав меня к кафельной стене в ванной, прошептала:

— Тимур, я с ума по тебе схожу! Давай будем встречаться⁈

Тогда я оттолкнул ее. Грубо. Слишком грубо.

И вот мы впервые встретились спустя двадцать пять лет.

Что могу сказать… В свои сорок с хвостиком Маргаритка стала еще соблазнительней. Полностью расцвела и научилась подчеркивать достоинства, скрывая недостатки. Хотя, какие у неё недостатки? Их просто нет. Отточила природную грацию и научилась улыбаться так, что внутри все переворачивается. Но сейчас улыбка не украшает ее лицо. Его «украшают» следы туши под глазами и сжатые в тонкую ниточку губы.

Повод для встречи, конечно, у нас такой себе — Рита узнала, что муж ей изменяет, и от отчаяния обратилась ко мне, наплевав на все детские обиды. И я, конечно, взялся за дело, однако опять ничем порадовать ее не смог. Даже наоборот — своей информацией довел до слез. Теперь вот сижу и пытаюсь утешить, а у самого кошки на душе скребут. Оторвать бы её благоверному гандону яйца, чтобы поумнел! Да только толку? Сделанного не вернешь.

И вообще… если уж откровенно, то мне нравилась мысль о том, что Маргаритка станет свободной. Уж в этот раз я ушами хлопать не буду.

— И что же мне теперь делать, Тимур? — выпутавшись из моих рук и вытерев слёзы платком, доверчиво спрашивает Рита.

Вот тут я должен сказать «Решать тебе», но язык не поворачивается пустить дело на самотек.

— Я не в праве давать тебе советов и тем более делиться с клиентами личными выводами, — медленно отвечаю, чувствуя, как сжимается желудок. — Но у меня к тебе особое отношение, Рит, поэтому скажу. Если твой муж ступил на эту дорожку, то уже с нее не свернет.

— Может, он оступился, а не ступил? — спрашивает она, но в голосе нет надежды — только горечь, как в пережжённом кофе.

Она все прекрасно понимает. Просто принятие даётся нелегко. Но и я не из тех, кто станет давать ложную надежду.

— Нет. Если бы он закрутил интрижку на работе с какой-нибудь официанткой, то можно было бы сказать — бес попутал. А Кот… — Я резко выдыхаю, представляя, как бы выглядел Данила с оторванными яйцами. — Это совсем другой сорт говна. Он с ней совершенно осознанно. И деньги из семьи на нее тратит без всякого цыганского гипноза, — рублю правду-матку.

Маргаритка медленно кивает.

— Да, ты прав. Но как мне поступить сегодня? Устроить дома скандал? Кинуть в лицо фотографии и потребовать развода?

— Понимаю, что очень хочется, — киваю, представляя, как она швыряет эти снимки в физиономию Даниле. — Но лучше сначала аннулировать электронную подпись, а уж потом сообщать о разводе. Может, тебе у родителей остаться сегодня? Или могу к Артёму отвезти.

Вообще-то я бы с удовольствием отвез ее к себе, но боюсь такое предлагать. Потому что если она скажет «да»… Не уверен, что смогу быть просто другом, протянувшим руку помощи.

— Ты что! Только не к Артёму! И вообще ничего ему не говори! — Глаза Риты расширяются от ужаса, пальцы судорожно сжимают платок в комок. — Он Данилу уничтожит!

Ее голос дрожит, будто она уже видит эту картину: ее брат, огромный, яростный, ломающий через колено хрупкую фигуру ее мужа. Рита даже бледнеет.

— А тебе его жалко? — спрашиваю, подозрительно прищурив глаз.

— У нас дочь, которая вообще-то отца очень любит. — Рита отворачивается к окну, за которым зажигаются вечерние огни. — Я не хочу делать ей больно.

Губы ее подрагивают, и я понимаю — она думает не только о дочери. Она думает о тех годах, что потратила на строительство этой семьи, о фотографиях в альбомах, о совместных праздниках — обо всем, что теперь превратится в пыль.

— А ты? — вырывается у меня, и я тут же ругаю себя за то, что полез к ней в душу.

Но вопрос уже висит в воздухе, тяжелый и неудобный. Рита нервно пожимает плечами, ее пальцы теребят прядь волос, выбившуюся из аккуратного пучка.

— До сегодняшнего утра думала, что люблю, — произносит тихо, словно признаваясь самой себе. — А сейчас с удивлением понимаю, что уже нет. Я люблю свою устроенную жизнь, свой комфорт и то состояние, когда уверена в завтрашнем дне. Мне больно от того, что я все это потеряла. — Она делает паузу, ее взгляд становится остекленевшим, будто она смотрит не на меня, а куда-то внутрь себя. — Но вот когда я смотрела на фото мужа и его любовницы, у меня ничего не екнуло. Я вдруг поняла, что мне плевать, что он ее целовал и шептал ласковые словечки. А вот на то, что обещал мою долю бизнеса — не плевать.

В ее голосе появляется сталь. Это уже не та Маргаритка, которую я когда-то знал.

— Вот и прекрасно, что ты так трезво на это реагируешь, — хвалю, чувствуя странную гордость за нее. — Тогда к родителям?

Рита резко мотает головой, и ее серьги — висюльки с гроздью маленьких жемчужин — бьются о щеки.

— Нет, я уже попрощалась с мамой, не хочу возвращаться. Тем более папа наверняка из гаража пришёл, — морщится. — Нет, не хочу. Довези меня до торгового центра. Погуляю, в кино схожу, домой вернусь поздно и лягу спать в гостиной, а утром сразу в налоговую рвану.

— Плохой план, — качаю головой, представляя, как она бродит по торговым галереям, пытаясь заглушить боль ненужными покупками. — Предлагаю лучше, — говорю