Красавица - Валерия Аристова

момента, как избавления. Когда придут его палачи, поднимут, и отвезут на Гревскую площадь. Хорошо, что у него жар, и он не понимает половины происходящего вокруг. И хорошо, что в последний день к нему снизошла Диана. Ему будет легче принять свою судьбу, если в последние минуты жизни он будет думать о ее поцелуе.

А потом он резко очнулся. Возможно, жар немного спал, а может быть, просто он наконец-то проснулся, его выбросило из того полусна, в котором он находился в последнее время. Он резко подался назад, чуть было не закричав от боли, но во время сжав зубы, и оттолкнул Диану от себя.

— Что вы здесь делаете, прекраснейшая госпожа де Вермандуа? — проговорил он, все еще борясь с болью, поэтому голос его звучал глухо и резко.

— Я... — она растерялась, — я пришла... к тебе. Я пришла просить прощения. Я...

— Мне не нужна ваша жалость, мадам. Уходите.

— А я вижу, что нужна, — она снова коснулась его волос.

Он дернул головой и все же застонал, опустив голову на руки.

— Ваша жалость — это последнее в чем я нуждаюсь. Как и ваши лживые извинения. Уходите.

— Но я не знала, что... Ролан, — она сжала его руку, — Ролан, я совсем дурочка. Я не знала, что вам за это что-то грозит. Думала, что в худшем случае вас вызовет мой муж, и... — она вдруг разрыдалась, — я не знаю, что я думала. Я была просто очень зла на вас! Но я не думала, что вы не будете оправдываться! Вас бы отпустили, если бы вы не признали вину!

Он усмехнулся, желая провалиться на месте, только бы не оказаться перед ней в таком положении. Положении несчастной жертвы, страдающей за ее честь.

— Это вряд ли. Ваши обвинения слишком серьезны.

— Я умоляю вас простить меня!

Он поднял на нее глаза. Потом усмехнулся знакомой до боли усмешкой.

— Я даже не могу сказать, что сержусь, — проговорил он, — Возможно, вам удалось меня обидеть. Но я не сержусь. Идите с миром, Диана. Все равно это все завтра уже закончится.

— Не закончится! — Диана снова сжала его руку, и он не стал отнимать, — не закончится! Я просила об исповеди, и кардинал позволил мне исповедаться. Я рассказала все..., — она помолчала, потом решилась и изложила ему свою версию событий в Испании.

Ролан рассмеялся.

— И это вы называете исповедью? — спросил он.

— Это я называю приемлемой исповедью, где правда неотделима от небольшой доли лжи. Не могу же я в самом деле сказать, что сама по доброй воле вышла за дона Диего. Все бы сочли меня...

— Дурочкой, — подсказал Ролан.

— Идиоткой, — сказала Диана, ничуть не обидевшись, — видимо это правда. Я должна признать, что все время веду себя как дурочка. Хотя отец всегда говорил, что я очень умная девочка, и я ему верила, — она вздохнула, — Ролан, Мазарини приказал отпустить вас. Завтра он уладит дела с судьей, и вы будете свободны. Своему мужу я расскажу ту же самую историю. Пусть она будет правдой. Одна на всех.

Он кивнул.

Диана принесла с собой свет. Она принесла не только избавление от казавшейся неизбежной смерти, она принесла с собой свет. Один ее поцелуй вернул его к жизни. Одно прикосновение руки давало силы радоваться этой самой жизни. Когда она была рядом, он не мог сердиться на нее. Тем более, когда она сжимала его руку и гладила по волосам. Завтра его выпустят, а потом, как только сможет встать, он уедет. Выпросит у Мазарини какое-нибудь важное поручение за морем, и уедет, оставив ее на попечение ее супруга. Который и должен теперь заботиться о ней и думать о ее безопасности. Он уедет и еще долго не увидит ее. Сейчас же он может позволить себе наслаждаться ее прикосновениями, запахом ее благовоний, шелестом ее платья, и локоном ее волос, который иногда задевал его щеку. Скоро все это кончится, а воспоминания о ее нежности будут питать его воображение еще долгие месяцы, а, возможно, и годы.

— Уходите, Диана, — он отстранился, боясь, что окончательно расклеится, — считайте, что я вас простил. Давайте забудем все, что произошло и постараемся как можно реже встречаться. У нас с вами плохо получается мирное сосуществование, поэтому лучше остаться друзьями, но подальше друг от друга.

Боясь смотреть ей в глаза, он опустил голову на руки. Пусть лучше думает, что ему плохо, чем прочтет правду в его глазах.

Диана встала. Его слова больно ударили ее. Он так и не полюбил ее, думала она. Хотя с ним она вела себя хуже некуда, и, если разобраться, ему было не за что ее любить. Он видел от нее только проблемы и обиды, они постоянно ругались, и она понимала, что просто раздражает его. Возможно, ему нравились более умные женщины, которые, желая влюбить в себя мужчину, не отправляли его в застенки Бастилии, предлагали изысканные удовольствия в собственной постели, а не в тюремной камере. Эти женщины обнимали его в темноте, а не били по лицу. Они были рады приветствовать его у себя дома, и стелили ему постель в лучших комнатах, а не отправляли в подземелье.

Диана закрыла лицо руками. Возможно, она какая-то не такая. Она не понимает, что нужно делать, чтобы понравиться мужчине. Ролану де Сен-Клер. Ей никогда не приходилось ничего делать, чтобы понравиться. Но этот человек не желал влюбляться в нее. Он смотрел на нее насмешливо и немного свысока, считал возможным читать ей морали и запирать в замке. Впервые в жизни она жаждала влюбить в себя мужчину и впервые потерпела полное фиаско. Она не знала, зачем ей его любовь, но ей было жизненно важно увидеть его у своих ног.

— Вы не простили меня, Ролан, — тихо проговорила она.

Он поднял голову.

— Это вы не простили меня, — он вдруг заулыбался, — предлагаю вам обменяться прощениями и расстаться друзьями. Теперь вы замужем и не нуждаетесь в моей защите. Поэтому простите меня и прощайте.

На глазах у нее были слезы.

— Хорошо. Простите меня, Ролан. И прощайте.

И она