Неистовые. Из огня да в полымя - Алиса Перова

— Знаешь, есть проверенная примета: если я охрип — значит, кто-то оглох, — он улыбается.

— Гена… а это п-правда ты? Здесь? Со мной?

— Правда, мой нежный персик, и как же я чертовски соскучился, — он целует мою ладонь, трётся о неё небритой щекой. — Моя Стефания… — шепчет тихо, — как же я люблю тебя!

Я вглядываюсь в его уставшие глаза, чтобы понять, что я не ослышалась…

— Как очумевший тебя люблю, — повторяет он…

А я чувствую, как в животе, в груди и внезапно повлажневших глазах робко и сладко трепещет счастье.

Глава 46 Гена

Париж

Ар-р-р! Вот же коза! Сбросила меня — на полуслове срубила. Настроение ни в звезду! Денёк сегодня выдался на редкость суматошный, а ещё бабы, как с цепи все сорвались — ноги, дойки, булки — всё наружу. Весну почуяли, мурки столичные. А мне что делать?.. Я уже дымлюсь весь.

Невербальный ответ на мой щекотливый вопрос тут же принесла Клара. Прошмыгнула мимо со стопкой полотенец и как бы невзначай протаранила меня своими сиськами. Вот какого?! Схватить бы за холку, нагнуть и-и... отвести душу.

А вот тут ступор. Бывает же так — член стоит, а душа не лежит.

Перезваниваю Стефании.

Ну, давай, моя девочка, возьми эту сраную трубку и ткни своим спичечным пальчиком на «ответить». Ну же!

Ах-х-хереть! Она меня сбросила! Сбросила! Да что за...

— Хэна, тебе что-нибудь надо? — услужливо щерится Клара.

— Да иди уже, звезда моя, от греха подальше, не нарывайся.

— Что не ясно? — грубо подключился Жак. — Сказано тебе, топай отсюда!

Я не вмешиваюсь — глаза б мои никого не видели.

— Джин, да что ты дёргаешься, ныряй давай! — Жак окатывает меня брызгами из бассейна. — Потом позвонишь.

— Геннадий я! Ясно тебе? Что ж вы, французы, такие тупые?! Четыре буквы нельзя выучить?.. ГЕ-НА!

— Ги-е-на! — произносит Жак и довольно лыбится.

— Сам ты, мать твою, гиена!

Диана хохочет, и на фоне моих страданий её смех звучит как издёвка. Да ещё их с Филимоном синхронное плавание ощутимо подбешивает. У всех, сука, у все-эх есть нормальная половая жизнь. А моя… моя интимная жизнь застряла в Барселоне.

С Хулио, задрать его бычим хулио!

Я с раздражением отворачиваюсь от Жака и от этой сладкой парочки извращенцев и снова набираю Стефанию. Не отвечает, пиявка мелкая!

А потому что там Ху-улио! Что это за х…хер такой, а?

Ещё раз набираю... Жду! А ни хрена! Некогда ей со мной разговаривать! А ведь могла бы сейчас быть здесь, но нет — у неё там другие дела. Вот что это значит, а?

— Да кто этот Хулио, мать его?! — невольно облекаю навязчивые мысли в грозное рычание и отбрасываю мобильник на шезлонг, чтобы не искрошить его в труху.

— Это мой брат, — невозмутимо поясняет Феликс то, о чём я и сам знаю.

— И редкостный мудак, между прочим, — весомо добавляет Жак.

Как раз в этом я нисколько не сомневаюсь — у меня прям интуиция. Какая-то херня происходит, я же чувствую, век мне родины не видать!

На звонок своего мобильника я реагирую, как полный придурок — прыгаю за телефоном, будто за птицей счастья.

— Алло!

— Это ты, мой сладкий?

— Я-а… а кто это? — отстранив мобильник от уха, я вглядываюсь в экран, но понятнее не становится — номер мне незнаком.

— Это Сильвия! — обиженно звучит женский голос. — Ты уже забыл?

— А-а, помню, конечно! — выпаливаю я и, прикрыв микрофон, спрашиваю у Дианы:

— Ди, а Сильвия — это кто?

— PR-менеджер, — со смешком напоминает она.

Как же задрали эти рекламщики! А всё Дракониха! Да кому бы я тут понадобился, если б не она. А теперь, когда мою физиономию знает весь Париж (опять же, спасибо мадам Шеро), эти бабы названивают по сто раз на дню. Я уж в именах заблудился. И откуда у них мой номер?

Я с подозрением поглядываю на Диану, и она отвечает мне улыбкой. Хороша, стерва!

Впрочем, не всё тут настолько плохо, есть и позитивный момент — где бы я ещё так легко срубил бабла? Поэтому Сильвию я не обижаю и отделываюсь от неё очень деликатно и прямо-таки ласково.

А Стефания по-прежнему не берёт трубку. Да почему?! Это ж какие нужны нервы? У меня таких и в помине не было. Да пошло оно всё!

Следующие полчаса я накачиваюсь каким-то полугадким шампанским, но от него ни хрена не легче, только в носу стреляет.

— Да брось ты эту дрянь, — Жак пытается забрать у меня бутылку. — Завтра вставать рано.

— Как будто у нас бывает по-другому, — я отталкиваю руку Жака.

— Что, не отвечает? — спрашивает он сочувственно, кивая на мой мобильник. — Да и забей.

— Не могу. Душа у меня не на месте.

— Это пройдёт, — Жак беззаботно отмахивается. — Первый раз, что ль, влип?

— Даже не знаю...

Я задумываюсь, стараясь вытащить из памяти Анжелику. Пытаюсь вспомнить черты её лица… что я тогда чувствовал, глядя на неё?.. Но снова представляю Стефанию... подо мной. Обнаженную и красивую... испуганную и любопытную... нежную и страстную... невинную и соблазнительно порочную… с её шелковистой, опьяняюще пахнущей кожей, разметавшимися золотыми волосами и такими сладкими персиками.

— Наверное, в первый, — признаюсь я, скорее, самому себе. — А вообще, брат, из любви выйти куда труднее, чем из запоя. Так что ты тоже поосторожнее с этой херней.

— Не учи, пацан! Кому, как не мне знать, что баба — это самый злейший враг человека! Это я тебе как трижды разведённый говорю. И запомни мои слова: больше я на этой кобре не женюсь.

— На этой? — я усмехаюсь. — А ты что, с одной и той же разводился?

— Ну-у! Не с тремя же! — подтверждает Жак на полном серьёзе. — Да и какой смысл жениться на разных бабах?.. Одно расточительство, а у нас с ней всё же дети. Вот у тебя много было баб?

— Хватало.

— И что?.. У всех по-разному? Да ни хрена, всё там одно и то же. А любовь... —