Сильверсмит - Л. Дж. Кларен

Он тяжело, ровно вздохнул, и этот звук заполнил комнату.

Я не отвела взгляд, несмотря на смущение.

После того ужаса, когда я думала, что потеряю его, я решила смотреть, впитывать, запоминать каждую черту, пока еще могу.

— Ванная твоя, — наконец сказал он, низко и ровно. Безэмоционально.

— Ты должен поесть, — выпалила я, чувствуя жар между бедрами и стараясь взять себя в руки. Вскочила, все еще в мягких черных штанах, шерстяных носках и кремовом свитере. — Еда, наверное, уже остыла.

Я шагнула к двери ванной, но он поймал меня за запястье.

— Я не поблагодарил тебя за помощь с той тварью, — сказал он тихо. Его пальцы дрогнули на моей коже. — А должен был.

Я пожала плечами, взгляд все равно цеплялся за его грудь — смуглую, иссеченную, мускулистую, с идеальным количеством волос, спускавшихся от груди вниз, к пупку, среди узоров татуировок.

Он был диким.

Мужчина до последней капли.

От него исходило такое тепло, что внутри у меня все вспыхнуло в пожар, не поддающийся контролю.

— Как ты сам сказал… у тебя был план, — прошептала я.

Он поднял мой подбородок одним пальцем и встретился со мной взглядом.

— Спасибо, Ариэлла.

Я улыбнулась, вспомнив нашу первую настоящую беседу, и как я благодарила его тогда, за спасение от волка. И его ответ.

— Не нужно благодарить, — сказала я шепотом.

Его усмешка подсказала, что он тоже вспомнил.

— Но, — я нахмурилась, глядя на порезы на его груди, — хочешь, я попробую тебя вылечить? Не знаю, получится ли, но могу попытаться, — внутри поднялось чувство вины за тот раз, когда я не смогла помочь Казу. — Если нет… останутся шрамы.

— Шрамы тебя пугают? — спросил он, и в голосе мелькнуло едва заметное напряжение.

— Нет, — поспешно ответила я, проводя пальцами по шраму над сердцем, едва выглядывавшему из-под ворота свитера. — А мои тебя пугают?

— В тебе нет ничего, что могло бы отвратить меня от тебя.

Сердце сжалось.

Я улыбнулась и легко коснулась его руки.

— Ну, а мне твои шрамы нравятся.

Это я хотела сказать ему еще в тот первый день, в Уорриче.

— Если тебе нравятся мои шрамы… — прошептал он, и я почувствовала, как его пальцы скользнули по моей коже. — Тогда пусть все заживает и оставит след.

Горло перехватило, и я поняла, что хочу… должна почувствовать его, хотя бы так. Если это все, что когда-либо будет между нами, кроме дружбы, я все равно хотела запомнить его на ощупь.

— Можно я посмотрю на них? — спросила я, поглаживая ткань его воротника между пальцев. — Можно я… прикоснусь?

Его кадык дрогнул, он сглотнул, но все же кивнул.

Медленно я сняла с него рубашку. С плеч, по рукам, специально чувствуя жар его кожи, поддаваясь этому движению. Он был гладким там, где кожа осталась нетронутой, и шероховатым там, где пролегали шрамы. Я осторожно провела пальцем по бледно-розовой линии, тянущейся через ключицу. Потом коснулась каждого шрама, не просто изучая, как кожа поднималась и проваливалась, а запоминая, как он реагировал. Как он вздрагивал.

От удовольствия, кажется.

Я не спешила. Наслаждалась тем, как тело будто вспыхивало изнутри, как желание отзывалось в каждом нерве. Один шрам, широкий и грубый, пересекал центр его живота, чуть ниже свежих ран. Я задержала ладонь там, потом прижала ее к коже. Он напрягся и шумно втянул воздух.

Когда я попыталась отдернуть руку, испугавшись, что ему больно даже там, — он накрыл мою ладонь своей, не позволяя отстраниться.

— Ты невероятный… — прошептала я, и голос мой дрожал от восхищения.

Он ничего не ответил, но я чувствовала его взгляд.

Потом я коснулась татуировок. Вечных, но гладких.

— Сколько их у тебя? — спросила я.

— Четыреста две.

— И ты собираешься добавлять еще?

— Боги, надеюсь, нет, — ответил он глухо, и голос его потяжелел от эмоций.

Я грустно улыбнулась, не осмеливаясь лезть глубже — туда, где прятались его тайны. Когда он говорил о них, взгляд его становился потухшим, и я не хотела снова ворошить старые раны.

Мой палец остановился на выцветшем розовом следе на его бицепсе. Толстый, неровный, точно не от ножа. Может, от меча… но скорее от огня.

— Это ожог? — спросила я.

— Да, — его губы дрогнули. — Случайность…

Я кивнула и провела пальцем вдоль шрама.

— Из кузницы, — догадалась я. — А какой из них болел сильнее всего?

Я ожидала, что он покажет на шрам на лице — тот, что тянулся от глаза вниз по щеке, но вместо этого он взял мою руку и осторожно положил мои пальцы на раскрытую ладонь своей левой руки.

— Этот? — удивилась я. — На руке?

— На этой руке, — сказал он, чуть приподняв левую. Видя мое недоумение, добавил: — но оно того стоило.

Шрам был старым, но выглядел так, будто все еще болел. Будто то, что оставило его, пробралось куда-то глубже кожи, прямо под душу. Может, именно оттуда его тьма, его ярость, которую ничем не погасить.

Я провела ладонью по его животу, вдоль бока, пока не оказалась у него за спиной.

Горло сжалось. Я видела эти шрамы раньше, то, как они пересекали спину, создавая перекрещенные узоры, но вблизи поняла: его били плетью.

Меня передернуло. Я сглотнула слезы и, чтобы хоть как-то утешить его, хоть чем-то облегчить ту боль, что он когда-то пережил, я поцеловала его спину. Туда, где кожа была грубой, порванной, прямо между лопатками.

Когда мои губы коснулись изуродованной кожи, он выдохнул низко, глухо, сдавленно, будто был удивлен собственным звуком. От этого стона горячая волна пронеслась сквозь меня, из живота вниз, туда, где уже пульсировало желание.

Этот звук. Грубый. Глубокий. Неконтролируемый. Его можно было запомнить. Повторять в голове. Слушать снова и снова.

И вместо того чтобы оттолкнуть меня, он притянул меня к себе, развернул и прижал к груди.

— Элла, — выдохнул он, касаясь губами моих волос. — Моя Элла.

Его голос звучал как просьба и как предупреждение одновременно.

Я прижалась губами к его груди и подняла взгляд.

— Раньше, — прошептала я, — ты сказал, что хочешь, чтобы я узнала тебя. Так вот, я знаю. Я вижу тебя, — пальцами я провела по уголкам его рта, легко касаясь губ. — Когда-то ты был чистым, без шрамов, молодым… пока этот мир не взял свое, но я вижу твое сердце, и оно доброе.

В темноте я едва могла различить его, но тусклый свет одинокой лампы скользнул по его скулам, и на миг