Искупление - Элизабет фон Арним

– Ты поправишься быстрее, если останешься в постели, – проговорила Мейбл, стараясь, чтобы голос не звучал слишком напористо.

– А можно? – спросила Милли, не открывая глаз. Голова действительно болела так, что того и гляди лопнет.

– Ну конечно! – В голосе Мейбл было столько убежденности, что Милли на мгновение приоткрыла глаза и подняла на нее затуманенный взгляд.

Опять сомкнув веки, она отвернулась к стене и что-то пробормотла.

– Что ты сказала? – склонившись над кроватью, спросила Мейбл, но Милли, казалось, уже провалилась в сон.

Подождав еще минутку: должно быть, Фред к этому времени уже ушел, торопясь успеть на поезд, – она на цыпочках вышла из комнаты и тотчас принялась раздавать указания, чтобы приготовили побольше мясного бульона и ячменного отвара.

Десять дней Милли действительно нездоровилось, но, к счастью, ее состояние не внушало опасения: лихорадки не было, как и бреда, чтобы выболтать секреты, – так что можно смело посылать за доктором. Однако от сиделки Мейбл решительно отказалась, рассудив, что это слишком опасно, больные часто откровенничают с сиделками и с легкостью говорят лишнее. Ей сразу припомнилось, как она сама во время родов выболтала столько глубоко личных и совершенно неподобающих подробностей о Фреде, что при мысли об этом ее до сих пор бросало в жар. Нет, Мейбл сама будет ухаживать за невесткой, и с превеликой радостью, ибо Милли в ее нынешнем вялом сонном состоянии вовсе не вызывает тревоги, так что можно не беспокоиться ни о Фреде, ни о мальчиках. Приятно сознавать, что она преспокойно лежит в постели и никто, кроме доктора и самой Мейбл, до нее не доберется.

Доктор сообщил, что опасался подобного кризиса после перенесенного потрясения, и прописал больной покой и укрепляющие средства. В общем, все сложилось именно так, как и хотела Мейбл. Она не уставала благодарить судьбу, а Фред был таким милым и ласковым, даже несколько раз назвал ее старушкой, а для него это высшая форма похвалы, хотя его и тревожило, что невозможно завладеть той тысячей фунтов.

– Нужно подождать, – успокоила его Мейбл.

В последние дни она наконец почувствовала себя по-настоящему важной фигурой, а поскольку невозможно не привязаться к тому, кого купаешь и кормишь, к концу недели Мейбл начала относиться к Милли с нежностью и решила, что бедняжку незаслуженно обидели, а затем и вовсе обнаружила у себя склонность именовать покойного брата Фреда не иначе как «этот Эрнест».

Однажды она назвала его так в присутствии невестки и золовки, Эдит и Мод, которые вместе с остальными женщинами семейства теперь часто заходили к ней узнать, как идут дела, поскольку уже не опасались, что ненароком столкнутся с Милли. Слова эти вырвались у Мейбл сами собой, как нередко случалось с ней и прежде – мысли не задерживались у нее в голове, – и обе родственницы в недоумении воззрились на нее.

– Мейбл, ты непозволительно отзываешься о моем бедном брате, – процедила Мод после некоторого молчания.

– Милли и тебя обвела вокруг пальца, – объявила Эдит, и уголки ее тонких губ сурово опустились.

Ее слова вызвалы у Мейбл вспышку негодования, но она не нашлась с ответом, поскольку была не из тех, кому сразу приходит в голову именно то, что нужно.

И все же Эдит оказалась права – к концу следующей недели Мейбл убедилась в этом на собственном горьком опыте. Как Милли только могла, после того как она столько с ней нянчилась, поистине преданно ухаживала за ней? – спрашивала себя Мейбл. Казалось, Милли в ее руках – сущий младенец, и благодарный причем. Нет, никогда, никогда больше никому она не поверит, а что до бедного Эрнеста…

Все случилось в конце второй недели. Милли пошли на пользу покой и мясной бульон (на самом деле, напомнила себе Мейбл, невестка поправилась исключительно благодаря ее доброте). Конечно, Милли оставалась вялой и равнодушной ко всему, но ей определенно стало лучше. Доктор сказал, что она может вставать, но ходить понемногу, побольше отдыхать, чтобы набираться сил. Как только Фред это услышал, то сразу же пожелала навестить гостью. Чутье подсказывало Мейбл, вспоминала она потом, что выглядит это странно. Почему бы Фреду не дождаться, когда Милли сама спустится в гостиную? Но он все твердил, что для него крайне важно увидеться с Милли и поговорить о делах, так что в конце концов Мейбл уступила. Дела! Сколько жен, думала потом Мейбл, слышали это слово, когда их мужья потакали своим слабостям, подобно Фреду, которого она уличила? Потом-то она припомнила, каким он стал нетерпеливым, беспокойным, как он то и дело спрашивал, когда Милли начнет вставать, вечно притворялся, будто у него к ней деловой разговор. Дела! Мейбл чувствовала, что никогда больше не поверит ему, если он снова заговорит с ней о делах.

– Тебе нельзя, – возразила она вначале, когда Фред захотел подняться к Милли (тогда Мейбл еще ощущала себя властной и значительной, поскольку единолично распоряжалась невесткой). – Что за нелепая мысль?

– Но почему нет? Она ведь одета, не так ли?

– Ты не можешь войти в спальню Милли, Фред. Это неприлично.

– Неприлично? С какой стати? Ведь я не какой-нибудь там… а ее деверь, так что не глупи, Мейбл.

Тогда-то Мейбл и засомневалась, несмотря на дурное предчувствие. Может, Фред прав, а она ведет себя глупо? В конце концов, Милли полностью одета, разве что без вуали и шпилек, да и лежит не на кровати, а на диване. Ей в самом деле нечего возразить. Почему бы Фреду не подняться к Милли, как в первый же вечер заходил к своей тете Перси? И все же мысль эта ей не нравилась. Фред знал, что Милли не простая невестка, или думал, что знает. Сама Мейбл больше в это не верила, поскольку ухаживала за ней, но в душе сознавала: едва ли это разумный довод, семья опровергнет его в два счета. Фред, однако, не сомневался в виновности Милли, а потому ему не следовало заходить к ней спальню.

– Почему тебе так не терпится? – неуверенно спросила она (если в последние две недели для Милли каждое ее слово было законом, то Фред говорил с ней в своей обычной манере: повелительно и безапелляционно).

– Я хочу поговорить о делах! Ты знаешь, что мне нужно: я беспокоюсь об этих деньгах, хочу поговорить о вложении средств.

– Разве я сама не могу узнать?

– Ты не стала ничего выяснять, когда я просил тебя об этом, а теперь я намерен взяться за дело сам. Я отвечаю перед семьей за