Искупление - Элизабет фон Арним

– Боже милостивый! – вскричала Мейбл, панически боявшаяся грабителей, и тотчас поспешила в отделанную красным деревом спальню.

Но когда она пришла, постучала и, не дождавшись ответа, открыла дверь, то обнаружила, что Милли спит или делает вид, что спит: во всяком случае, глаза ее были закрыты и не открылись на шум отворившейся двери.

– Милли, – робко позвала Мейбл.

Ответа не последовало, и она, решив, что та спит, постояла на пороге в растерянности, потом все же спустилась в столовую и объявила, что Милли спит.

– Так надо разбудить ее, – приказал Фред. – Мне нужно успеть на поезд в десять пятнадцать, а перед уходом я должен запереть деньги в сейф.

– Но как же я ее разбужу, если у нее болит голова? – возразила Мейбл, и сыновья ее поддержали, однако Фред уже принял решение и остался непреклонен.

Строго оглядев стол, он потребовал, чтобы семья предоставила ему судить о том, что делать и как. Он не намерен рисковать и не позволит, чтобы в его доме пропала тысяча фунтов только лишь потому, что женщина задремала и все решили, что не стоит ее беспокоить, вдобавок ему необходимо успеть на поезд. Мейбл следовало сейчас же подняться к Милли, и та, вынужденная повиноваться, когда Фред говорил с ней подобным тоном, послушно отправилась выполнять приказание.

Но когда, открыв дверь во второй раз, она обнаружила ту же картину – Милли лежала с закрытыми глазами и, несомненно, спала, – здесь, вдали от строгого лица и окриков Фреда, в душе Мейбл зашевелился протест, и вместо того чтобы разбудить невестку или, следуя указаниям мужа, воспользоваться ее беспомощностью и осмотреть ее вещи, она бесшумно, на цыпочках, пересекла комнату, подошла к креслу у камина, уселась поудобнее и принялась ждать.

Тут тихо и безопасно, решила Мейбл; эта комната – единственное место в доме, куда Фред не мог войти без разрешения. Еще будет время узнать насчет денег, когда он приедет домой на обед, то есть на ленч, поправила она себя. Сегодня суббота: он едва успеет уехать, как уже вернется, – а к тому времени Милли проснется, возможно, даже встанет и оденется, так что Фред сможет сам поговорить с ней о деньгах. Спешить некуда. Грабители не появятся до темноты, а горничные не поддадутся искушению, если кто-то будет сидеть в комнате. Не стоило Фреду беспокоиться по пустякам – это просто нелепо, размышляла Мейбл.

В своем безопасном пристанище она чувствовала себя храбрее с каждой минутой. Накануне Фред даже словом не обмолвился о проклятых деньгах, они всю ночь пролежали где-то в комнате Милли, а он даже не упомянул о них. Значит, ничего страшного не случится, если они пролежат чуть дольше на прежнем месте, где бы они ни лежали, нет здесь никакой ужасной опасности или риска.

Она останется тут, пока не отойдет поезд Фреда. Мейбл знала, что в доме нет другой двери, которую она могла бы закрыть перед ним, кроме этой. Оказалось, что ослушаться Фреда куда проще там, где ему до нее не добраться. Потом, если он очень рассвирепеет, она сможет сказать, что состояние Милли требовало ее присутствия.

Бедняжка Милли. Пускай поспит. В последнее время ей не до веселья, подумала Мейбл. Благодарность за то, что невестка остается в постели, смягчила ее сердце. Должно быть, ужасно осознавать, что все уверены в ее виновности. Зачем она вернулась? Мейбл на ее месте ни за что бы не вернулась, это уж точно, у нее бы наглости не хватило, тем более с тысячей фунтов в кармане. Ей следовало бы уехать к своей сестрице. Два сапога пара…

Но так ли это? Разглядывая Милли со своего кресла у камина, Мейбл поймала себя на мысли, что в эту минуту могла бы принять невестку за примерную школьницу: ее расплывшуюся фигуру скрывали простыни, светлые волосы, заплетенные в две толстых косы, свисали по сторонам гладкого лица. Лицо самой Мейбл изрезали морщины, хотя она была всего двумя годами старше Милли, и все же куда лучше быть морщинистой, нежели порочной, подумала Мейбл. Возможно, постаревшее лицо как-то связано с добродетелью: либо у вас есть и то и другое, либо ничего, сказала она себе, глядя на Милли, готовая в тот же миг отвернуться, стоит лишь дрогнуть этим застывшим ресницам. После несчастья, случившегося с Эрнестом, у Мейбл не было возможности как следует разглядеть Милли, и сказать по правде, призналась она себе, словно открыто разговаривала с невесткой, у нее нет никакого права выглядеть хорошо, будто никакая она не грешница. Это так все усложняет: трудно быть уверенной, а не быть – крайне тягостно, потому что стоит только представить, что…

Ну-ну, не могут же все ошибаться, вся семья и прежде всего Эрнест, напомнила себе Мейбл. И все же… Она опять заколебалась: что, если они ошиблись?

Она вздрогнула, ибо Милли вдруг открыла глаза и заметила, что Мейбл на нее смотрит.

– О, ты проснулась, – смущенно пролепетала Мейбл, поднялась и подошла к постели.

Милли вытянула вялую руку и прошептала, подняв усталые глаза к склоненному над ней лицу:

– Ты не против, если я не пойду вниз?

Мейбл взяла ее за руку. А что было делать?

– Нет, конечно. Мы довольны… то есть, я хотела сказать, ты вольна поступать как хочешь.

– Вы так добры, – тихо пробормотала Милли. – Прямо ужасно, ужасно добры… – Веки ее опустились, словно налились тяжестью и уже не открывались, рука выскользнула из пальцев Мейбл и упала на одеяло. – У меня страшно болит голова.

– Понимаю! – с жаром воскликнула Мейбл, будто хотела похвалить Милли за благопристойность. – Я хочу сказать, – прибавила она немного сконфуженно, смущенная собственным тоном, – вполне естественно, что ты страдаешь от головной боли после… после всего.

Милли ничего не ответила на это, только лежала, безжизненная, недвижимая, с закрытыми глазами и чуть приоткрытым ртом, беспомощная, измученная усталостью.

Мейбл стояла и смотрела на нее. Неужели она действительно заболела? Может, следует позвать врача? Конечно, если Милли понадобится доктор, это произведет хорошее впечатление, но что, если у нее поднимется жар и она разговорится с врачом – люди в лихорадке бывают порой излишне разговорчивыми, – решит облегчить душу и выложит все, что, должно быть, обременяет ее совесть? Это будет ужасно. Нет, нельзя допустить, чтобы она так сильно разболелась. Пусть спокойно лежит здесь и отдыхает, Мейбл сама о ней позаботится. Она чувствовала, что готова усердно, с искренней сердечностью ухаживать за Милли, лишь бы та оставалась в постели и не попадалась